— Мальчику сообщили о судьбе его отца?
— Пири очень вдохновенно обрисовал музейным чинушам погребальную церемонию полярных эскимосов. Вот те и решили, что лучшее, что они могут сделать, это устроить Мене показательные похороны по обрядам его сородичей. Мальчик, которому на тот момент исполнилось восемь, уже мог понять, что к чему, и запомнить, какие почести оказали его отцу.
— Так что именно они сделали?
— В общем, мистер Уоллес собрал компанию из нескольких научных сотрудников и устроил это действо в одном из уединенных внутренних двориков позади главных корпусов. Судя по снимкам, церемонию провели на закате дня.
— Мене там тоже присутствовал? — спросил Майк.
— Конечно. И увидел, как в полном соответствии с традицией, принятой в деревне моего отца, из музея вынесли тело, накрытое шкурами животных. Лицо Квисука было скрыто под маской. Его положили на каменный пьедестал, а затем над мертвым вождем насыпали каменный курган.
Свой рассказ Клем сопровождала выразительной жестикуляцией.
— Потом рядом с вождем положили его любимый каяк и оружие. Очень внушительная церемония, смыслом которой было показать Мене, как все присутствующие уважали его отца. Конец действу положил ребенок, оставив на могиле свою метку.
— Объясните, что за метку? — попросила я.
— Это еще один из наших ритуалов. Родственник покойного должен поставить перед курганом знак, отделяющий его могилу от родового жилища. Суть ритуала — не позволить духу умершего преследовать живых.
— И Мене поставил метку?
— Да, на мальчика это произвело очень сильное впечатление. Подумать только, в чужой стране отца хоронили в точности, как на его родине прощались с великими охотниками, чьи образы он еще смутно помнил.
— Куп просто не может жить без хеппи-эндов, — подал голос Майк. — Скажите ей, что у мальчика потом все было замечательно.
— Да было на самом деле. В семье Уоллесов ему жилось очень даже неплохо. А благодаря тому, что мистер Уоллес работал в музее, Мене частенько в нем бывал. В том числе и на пятом этаже, где хранились предметы эскимосской культуры, тщательно каталогизированные и подробно описанные.
— Довольно странно, что его туда тянуло.
— Думаю, ему было интересно. И он даже не догадывался, что попутно и его самого изучали. Всякий раз, когда Пири привозил новую партию предметов, а эта коллекция пополнялась с каждым годом, звали Мене, и тот рассказывал о любом экспонате — будь то полярная сова или традиционные эскимосские одеяния и оружие. В общем, он был любимцем сотрудников музея. До того самого дня, когда он совершил ужасное открытие.
— В музее?
— Да. В тот момент ему исполнилось, кажется, восемнадцать. Ему тогда уже позволили передвигаться практически по всему музею, он мог осматривать и те экспонаты, к которым его прежде не подпускали.
Клем поднялась, не в силах усидеть на месте.
— Мене обошел множество залов с представителями разных животных — хищных и травоядных, видел самых немыслимых тварей, живших на Земле, обитателей Африки, рыб и земноводных из южных тропических морей, а многие из них даже не успели войти в учебники биологии, по которым он учился в 1906 году.
В ее рассказе я надеялась услышать, что метка, сделанная Мене у изголовья отцовской могилы, до конца дней надежно его защищала, не позволяя мятежному духу преследовать его.
Клем прижала руку к сердцу, словно пытаясь утихомирить его.
— Но вот он попал в зал № 3, где, наверно, сразу ощутил острую ностальгию по дому. Он увидел каяки, выстроившиеся в несколько рядов, санную упряжку, которую тащила свора чучел охотничьих собак, предметы обихода, трофеи многочисленных экспедиций Пири и, наконец, — большой шкаф с надписью: «Экспонат № 5. Останки эскимосского вождя по имени Квисук».
Представляю потрясение юноши от такого черного предательства, этого фарса в виде церемонии, которую он помнил как ритуальное прощание с отцом, легендарным воином, совершенную по обычаям его родной земли.
— Мене оказался перед скелетом своего отца, выставленным за стеклом обычной музейной витрины.
29
— Молодой человек упал на колени и разрыдался, — продолжила печальный рассказ Клем.
— Но как такое случилось? Как они могли так жестоко обмануть мальчика? — возмутилась я.
— Хорошо еще, что они не сделали из его отца чучело, — попытался Майк разрядить обстановку.
В ответ Клем кинула на него совершенно спокойный взгляд.
— Судя по тому, что рассказывал Мене, в этом он как раз не был уверен. Потому что рядом с подвешенным скелетом в витрине был и муляж Квисука.
— А это что?
— В антропологическом отделе музея таких муляжей очень много. Рабочие делают каркас фигуры, отливают из воска лицо умершего человека, иногда все тело. Получается очень правдоподобная копия. Только, глядя на нее, Мене видел печальное лицо любимого отца. Потом он уже не смог избавиться от мысли, что с его отца сняли кожу, обработали и сделали чучело, как если бы он был животным.
— Но тут он все-таки ошибался? — допытывалась я.
— Попробуйте поднять архивы. Может, вы и достанете настоящие документы. Известный антрополог Франс Боас вел дневник, где, заметьте, прямо указал, что то был фарс. Он пишет, что музейные чиновники инсценировали погребальную церемонию ради того, чтобы отвлечь внимание мальчика от того, что ученые на самом деле проделали с его отцом.
— А что в действительности лежало под шкурами в тот вечер, когда якобы хоронили Квисука?
— Бревно. Кусок дерева размером с человеческий рост.
— Но ведь…
— Если вы, Алекс, считаете, что я все выдумываю… — Клем вынула из сумки тетрадь и положила ее на маленький столик перед собой. — Это вырезки из газет, где освещалась эта эпопея. Настоящее сражение за тело Квисука…
— Сражение? — не поняла я. — Кого с кем?
— Он умер в больнице Бельвью. Врачи собирались сделать вскрытие, но этого же хотели и люди из музея.
— И кто победил?
— Оба учреждения пришли к договоренности. Беднягу препарировали в Бельвью, а скелет достался музею. Знаменитые френологи исследовали его мозг, а уж череп измерили вдоль и поперек.
— Зачем он им?
— Существовала гипотеза о том, что низкий культурный уровень более примитивных народов обусловлен покатостью их лбов. Вследствие чего — недостаточный объем мозга ограничивает умственное развитие. Типичный расистский подход в антропологии того времени.
— Но что тут было изучать-то? — непонимающе поморщился Майк.
— Я не хочу назвать этих ученых фанатиками. Кроме того, наука девятнадцатого столетия была такой почти повсюду. Просто, Майк, эскимосы были им не очень понятны. Ну правда, как эти необразованные люди из крохотного кочевого племени могли себя отлично чувствовать в одном из самых неблагоприятных климатов? Это следует подвергнуть научному анализу, как вы считаете?
