Я сел в кресло и закрыл глаза.
– Пойду переоденусь, – сообщил Макарыч. – А то сейчас понаедут орлики. Придется что-то объяснять.
Генерал оказался прав. Через пять минут после его ухода, комната наполнилась людьми, которые моргали фотовспышками, громко разговаривали и задавали кучу вопросов. Некоторые были в белых халатах, а кто-то в выходных костюмах. Я почти не обращал на них внимания. Я уже привык.
Появился Спарыкин. Он отогнал от меня назойливых типов и сам стал отвечать на их тупые вопросы. Потом пришел Полупан. Он был пьян, склонился над трупом и принялся повторять:
– Вот он, блядь! В-о-т о-о-н, бля-я-ядь!
Потом он подошел ко мне и произнес длинную речь:
– Вот видишь, мы его поймали. Согласен, если бы не я, то фигу! Согласен?
Я согласился.
– Моей заслуги тут процентов восемьдесят. Согласен?
Я опять согласился.
– Ну и где благодарность?
– Какая благодарность?
– Не желаете помочь милиции?
– В твоем лице?
– Да, именно, в моем лице. А чем оно тебе не нравится? Между прочим, моим лицом можно олицетворять все МВД России.
Я согласился, поразившись тому, с какой легкостью он произносил трудные и длинные слова.
– И чем же я могу помочь?
– Деньгами.
– Завтра, – заверил я.
Спарыкин что-то подозревал, или делал вид, что что-то подозревает. Он подходил ко мне несколько раз и как бы невзначай спрашивал:
– Интересно, а что они искали? Этот ублюдок говорит, что понятия не имеет. Якобы, в чем фишка знал только главный. Он ничего не говорил?
– Нет.
– Молчал что ли?
– Требовал какую-то информацию. Скорее всего, Виталик ее посеял или стер. Мы вряд ли узнаем.
– Ну-ну. И ты даже не догадываешься?
– Ума не приложу.
– Если что узнаешь, я в деле. Наверное, эта информация стоила немеряных денег, раз столько трупов.
Я заверил его, что сразу поделюсь, как узнаю.
Пока в комнате находились люди, мне страшно хотелось спать, но, как только все ушли, сон отбило. Часа три они донимали меня своими вопросами, часа три не вывозили тело. Спасибо Макарычу, он всех разогнал. И вот он долгожданный миг одиночества, а мне не спится. Я лежу и думаю.
В новом году моя психология несколько изменилась. Теперь я уже не хотел зарабатывать на этой информации деньги. Я постоянно думал о каких-то колхозниках, старушках, детях и о развращенных малолетних девочках. Нас трахают, а мы думаем, что так и надо, только кряхтим и переворачиваемся. Мне было нестерпимо жалко себя, и всех людей нашей огромной непутевой страны. Я ненавидел этого урода всеми фибрами своей души. Я этого так не оставлю. Он в марте загремит под фанфары!
Я эти ролики опубликую. Точно, отнесу в газету или на телевидение.
Где мне сразу же скрутят клюшки. Все газеты и все телевидение в области находится в руках губернатора.
Тогда я отправлю диск в центральные СМИ. ОРТ или НТВ, может быть ТВЦ.
И тогда кто-то в Москве заработает большие деньги. Не факт, что их покажут. А мне опять по шапке.
Что же делать?
Может, отправить их в Администрацию президента? Ага. Там меня без труда вычислят, сдадут с потрохами тому же губернатору взамен на пару нефтеперерабатывающих заводов. Никто ни о чем не узнает, просто в битве за большие деньги в чьих-то руках появится лишний козырь.
Остается интернет. Отошлю их на всякие новостные сайты, или на Компромат.ру. Прямо сейчас пойду и отправлю. Я даже встал.
Стоп. И здесь меня без труда вычислят.
На ум ничего не приходило. Может быть, отправлять файлы из интернет-кафе? Если, конечно, там имеется такая услуга. Надо попробовать. Параллельно буду переписывать на диски и рассылать в печатные издания по почте. Без обратного адреса, с одним и тем же пояснительным текстом. Причем из разных городов! Придется поездить. Решено. Интернет-кафе различных населенных пунктов и почтовая рассылка. Пока не прошибу стену, пока все об этом не заговорят!
После того, как я принял такое решение, мне стало как-то спокойнее. Пора бы и поспать. Вместо этого я стал шарахаться по квартире. Бесцельно и тупо.
В зале в самом углу у плинтуса валялась та самая белая тряпочка. Тоже мне, горе сыщики! Упустили главную улику. Я поднял ее, прошел в спальню, лег на кровать и поднес к лицу. Она по-прежнему ничем не пахла. Но уснул я мгновенно.
Я спал без снов и очнулся как по команде, уже ближе к обеду. У меня все болело. На телефоне, который я предусмотрительно поставил на беззвучный режим, числилось тридцать два неотвеченных вызова. Наверное, поздравления. Потом посмотрю.
Я привел себя в порядок, сходил в душ, побрился, сменил всю одежду. Потом открыл холодильник и стал наполнять два пластиковых пакета фруктами и напитками. Высох, оделся и вышел в коридор. Макарыч тут как тут.
– Пошли, выпьем.
«Я с водкой завязал», – не сказал я, а подумал. Наверное, со временем мне придется научиться говорить эту фразу.
– Мне некогда, нужно идти в больницу к дочери и жене.
– Привет им.
– Ты мне жизнь спас. С меня причитается.
– Да ладно.
– Не да ладно. Что тебе подарить?
– Не знаю.
– Подумай.
– Слушай, а подари мне трусы с генеральскими лампасами. Перед тем, как американцы ввели войска в Ирак, я по поручению генштаба летал в Багдад с секретной миссией. Так вот у одного из Саддамовских генералов были такие. Я сам видел.
Я вспомнил, что той весной Макарыч неожиданно исчез и отсутствовал недели две или три. Когда я это вспомнил, я неожиданно поверил соседу. Я поверил в то, что он ездил в Ирак, в то, что он знал Гагарина, воевал во Вьетнаме, и даже в то, что он спас весь мир.
– Хорошо, найду я тебе генеральские трусы.
– Пойдем, выпьем. Все-таки праздник.
– Да какой это праздник?
– Если Новый Год перестает быть чудом – кончается детство, если Новый Год перестает быть праздником – кончается все!
Перед «все» он сделал глубокомысленную паузу.
– Слава богу, все кончилось.
– Да, кончилось.
Я вышел к лифту, но на лифте не поехал. Спускаясь по лестнице, я думал о том, что в моей жизни в последнее время произошло так много всяких событий, после которых, по теории Макарыча, все должно перемениться.
Мне казалось, что я уже чувствую эти перемены, в себе, по крайней мере. А может быть, все изменилось и в других местах. Может быть, я выйду сейчас на улицу, а там вовсю зеленеют пальмы, гнутся бананы и поют райские птицы? От этой мысли у меня даже захватило дух. Я спустился на первый этаж, остановился перед дверью, но никак не решался открыть ее и выглянуть наружу.
