Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
Соломатько молча стоял за нашими спинами, а мы довольно легко отодрали эту единственную доску, перекрывающую лаз. Когда я почувствовала под рукой колючие ветки какого-то кустарника и резко потянуло холодом, Соломатько вдруг воскликнул:
– Черт, а ведь вон под теми канатами и дверь есть!
Я открыла рот, чтобы обругать его, но Маша остановила меня:
– Оставь его.
Но она металлическая и закрыта на засов снаружи! – торжествующе закончил Соломатько, то ли не чувствуя момента, то ли, наоборот, понимая, что происходит что-то не по его сценарию. – Так что, девчонки…
– Ты мне надоел, – негромко сказала Маша и прикоснулась локтем ко мне. – Давай я первая, да? – Не дожидаясь ответа, она пролезла наружу, с силой раздвигая сухие колючие кусты. – Мам, все нормально, лезь сюда, давай руку, – сказала она мне, уже стоя снаружи. – Только капюшон надень, очень снега много…
– Машунь… но он же сам не вылезет… с ребром его…
– Хорошо, – сразу ответила Маша. – Конечно. Пусть сначала лезет он.
Соломатько, разумеется, слышал наш разговор. Он секунду помедлил, а потом молча присел и, сжав губы, постарался половчее вылезти на улицу. Когда Маша снова протянула мне руку, я вдруг поняла: все, еще одно движение – и я упаду, не удержу равновесия, тем более что до земли совсем близко. Упаду и больше не встану.
Соломатько неловко подхватил меня за шею и помог выбраться, перегородив Маше пространство. При этом он что-то приговаривал, а свободной рукой стряхивал снег с моих волос.
– Пятьдесят тысяч долларов. Сегодня. Наличными, – вдруг зло сказала стоявшая уже чуть поодаль Маша, наблюдая, как мы, кряхтя, охая, поддерживая друг друга, вылезаем из кустов.
– За то, что я такая свинья и бросил маму, – с готовностью подхватил Соломатько, все еще держа меня за плечо.
– Нет, – сразу и по-прежнему зло ответила ему Маша. – За твою поганую жизнь.
– А-а-а, – пригорюнился Соломатько. – Тогда не сегодня… – И поспешил добавить: – Завтра. И сто пятьдесят. Что ж ты, доченька, жизнь мою так дешево оценила? И вообще, подожди, не кипятись так. Лучше скажи мне: у тебя есть слон, большой такой, серый, мягкий, с розовыми ушами и розовыми пятками? Или был?
Маша чуть помедлила:
– Допустим… Был и есть. А что?
– А то, что это я. Ну, то есть… Это мой слон. Это я тебе его подарил, когда тебе исполнился годик. Вот так вот. Просто маленький человек не запоминает, кого он любил и кого знал в младенчестве. Кто-то уходит из его жизни, и он, маленький человек, никогда не узнает, что этот кто-то его очень любил. Очень. И очень страдал, когда у него отняли маленькое беспомощное существо, которое знает и любит только тех, кого пускала в дом его милая, добрая мама. Кого пускала твоя мама? Политического обозревателя и его собаку? Или молодого футболиста, которому в прошлом году раскроили череп? Или своего соседа? Это самое удобное, наверно, было, да, Светлана Егоровна? И съезжаться не надо.
Я знала, что подобного размера и содержания монолог для Соломатько равнозначен сердечному приступу. Ему если еще не плохо, то скоро будет. Я не хотела его добивать. Но не знаю, чем больше он меня задел – слоном, которого маленькая Маша действительно очень любила, или тем, как он с легкостью опять пробежался по моей не самой веселой женской биографии.
– Очень трогательно, Игорь, в той части, что про слона. Не думаю, что стоит менять прошлое ребенку такими темпами. Слишком большая нагрузка для его психики. Давай небольшими порциями. И не маши при этом у нее перед носом моими трусами, очень тебя прошу.
Я хотела сказать ему совсем другое. Другие, хорошие слова. Я не чувствовала в тот момент ничего плохого, даже наоборот. Мне было его жаль. Но сколько же можно унижаться самой и мучить Машу!
Маша давно взяла себя в руки и теперь ровным голосом попросила меня:
– Мам, пойдем, а? Объяснишь мне, за что ты любила такое ничтожество.
Я не сразу смогла обернуться и посмотреть ему в глаза после этих Машиных слов. А она обернулась, и не знаю – что там такое увидела, что встряхнула головой и упрямо сказала:
– Я тебя ненавижу. Понял? Не-на-ви-жу. И не твое дело, сколько мужчин любили мою маму, ясно? Ее все любили, все! А мама… – Она замолчала и потом с ненавистью, тихо проговорила: – А ты беги, рассказывай… всем своим законным родственникам…
– Расскажу, если ты просишь, дочка, – тихо сказал Соломатько. – А что именно?
Маша чуть помедлила, глядя на него в упор, и все же договорила:
– Как я тебя здесь, связанного, голодом морила и унижала! Пальцы отрезала! Выклянчивала таким образом пятьдесят тысяч долларов! Нищенка с твоей фамилией!.. Так будешь рассказывать, правда? Папочка…
– Маша, Маша… – покачал головой Соломатько.
– А что ты думал – я узнаю про слона и брошусь к тебе на шею? – Маша помолчала секунду и вдруг вполне спокойно спросила. – А что ты еще мне дарил, кстати?
– Зайца, музыкального зайца. Помнишь? – Соломатько тоже собрался и выглядел уже вполне прилично.
И только меня разносило по частям. Мне было жалко Машу, его, себя, свою жизнь и вообще всех и вся. Даже неизвестную мне Танечку и ее приблудыша Ваню, доброго еврейского мальчика, которого мы так обидели все вместе…
Я обняла Машу, вытирая свои никому неинтересные слезы.
– Пошли, – сказала я и тише добавила: – Все-таки это мы его украли, а не он нас. Хватит уже.
– Даже если вы сейчас уйдете… – услышала я Соломатькин голос.
Я сразу вспомнила, как будто это было вчера. А было это совсем давно, в той жизни, которой он не помнит и я сама почти не помню. Он стоял в дверях моей прихожей и растерянно повторял: «Даже если я здесь в последний раз… Даже если я здесь в последний раз…»
Впереди у нас была еще вся жизнь – и наша с ним совместная, и по отдельности. Все еще было впереди. Но он этого не знал, он пришел прощаться. Вернее, не пришел, а примчался в половине шестого утра. Потому что думал, что я ушла от него навсегда. И я ушла бы, если бы он не примчался. Если бы не повторял беспомощно и безнадежно, он, умный, насмешливый, жесткий Игорь Соломатько: «Даже если я здесь в последний раз…» И не знал, что сказать дальше. И смотрел на меня. И в этом взгляде для меня, как обычно, было все – та самая великая и странная тайна нашей жизни…
– Ма-ам, идем?
– Да, да, пошли… – Я как будто очнулась.
Фу, какая глупость! Надо возвращаться домой, возвращаться к нормальной жизни – без Соломатька и без моего собственного прошлого, от которого я так долго пыталась избавиться. И вот оно, это прошлое, как будто никуда и не уходило, стоит передо мной и не дает мне понять, что же сейчас происходит на самом деле…
Мы уходили, а сзади раздавался голос, повторяющий одну и ту же фразу с ровной, безжизненной интонацией:
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
