Я вспомнил вечерний звонок и чье-то молчание в трубке. Возможно, ее. А возможно, и нет. Но как бы там ни было – того, что мне передал Сакадзаки, достаточно. И даже письма не нужно.
И только тут пришло удивление. Значит, Дзюнко Кагами знала, что мы с Сакадзаки знакомы? Но узнать об этом она могла только одним способом: Исидзаки рассказал ей о моем прошлом. Стало быть, двадцать лет назад, после скандала в телестудии, он все-таки проверил мою подноготную. Проверил – и нанял меня на работу. Меня, сына главаря банды Сиода, желторотого нахала без высшего образования. И за все двадцать лет не попрекнул меня этим ни разу. А под конец еще и отблагодарил. «Спасибо за все», – сказал он мне и ушел из этого мира…
Как долго я молчал – не знаю. Но наконец вздохнул:
– Где она сейчас, не говорила?
– Сказала, что из Тибы на месяц уехала. Захотела посмотреть на родные места…
Едва оправившись от удивления, я тут же засомневался. Что-то не так. Не похоже, чтобы она уезжала надолго туда, где не могла бы видеться с Исидзаки. Или он сам отослал ее для безопасности? Я никогда не был на побережье Босо, но сразу представил ее фигурку на весенней поляне у самого моря. Сегодня ей уже за пятьдесят. А на поляне у моря стояла все та же Дзюнко Кагами, какой я впервые увидел ее в телестудии.
– Что значит «на месяц»? Начиная с сегодняшнего дня?
– Нет, сегодня она оттуда уже уедет.
– Куда?
– Сказала, к Японскому морю. Куда-нибудь, где потише… Я уж деталей не спрашивал.
К Японскому морю… В Канадзаву? Но я промолчал.
Следуя моим указаниям, водитель сделал еще несколько поворотов, и мы наконец остановились у моего подъезда.
Я выбрался из машины, Сакадзаки вышел за мной. Мы встали рядом, и я впервые понял, какого маленького он роста. Столько лет прошло, а я не заметил этого даже на заупокойной.
Он широко улыбнулся:
– Здорово! Тридцать лет – срок немалый. А Масаюки все равно ни капельки не изменился… Вот с таким Масаюки и здорово было опять повидаться. Я уже слишком стар. А этого воспоминания мне как раз до конца жизни и хватит…
Не прибавив больше ни слова, он сел в машину. Я проводил ее глазами, пока во мраке не растворились хвостовые огни, и лишь затем поднялся в квартиру.
Сев на кровать, я ощупал взглядом ожог на руке. Потом повернул руку и медленно раскрыл ладонь. Света в комнате не было, и на месте ладони я не увидел ничего, кроме иссиня-черной тьмы. И лишь когда всмотрелся изо всех сил, в этой тьме проступило, как призрак, что-то еще.
Красная нитка, похожая на тонкую полоску крови.
23
В понедельник утром весь этаж лихорадило уже за полчаса до звонка. Сотрудники бегали по залам и коридорам, то и дело сталкиваясь друг с другом и обсуждая одно и то же. А точнее – одну и ту же статью из утренней газеты. Под заголовком:
«„Одзима“ заглатывает „Напитки Тайкэй“: слияние капиталов?»
По дороге на работу я купил сразу несколько газет, но этой статьи там не видел. Ее напечатали в экономическом листке, который в отличие от обычных газет не ждал официального подтверждения новостей, а освещал события с пылу с жару.
Охара уже была на месте. Завидев меня, тут же вскочила как подстреленная и подлетела к моему столу:
– Шеф! Идемте в переговорную!
Судя по голосу, она готова была взорваться. Не самый приятный голос для раннего утра. Но делать нечего – я потащился за ней.
В переговорной мы уселись за стол. Она скрестила руки на груди и принялась молча сверлить меня взглядом.
– Доброе утро! – сказал я как можно приветливее. – Что это ты мрачнее тучи? Неужели оттого, что нас заглатывает «Одзима»?
– При чем тут это?! Это как раз все равно! Извольте лучше объяснить, что означал ваш ночной звонок в пятницу!
Наконец-то я понял, отчего она злится. Той ночью, уже перед тем как заснуть, я все-таки вспомнил и на всякий случай звякнул в бар Нами-тян. Строго говоря, это были уже субботние четыре утра. Но почему-то ни с того ни с сего трубку взяла Охара.
– Ну, позвонил, отчитался. Какие проблемы?
– Вы что, издеваетесь?! Мы там чуть с ума не сошли, а ему хоть бы хны! «Я уже сплю», – и трубку повесил! Это, по-вашему, отчитался? К тому же еще и трубку с самого начала не просто вырубил, а вообще обесточил – даже послания не оставить! Вы что, думаете у всех такие нервы железные, как у вас?
– Прости, – сказал я. – Но что ты делала в баре в четыре утра?
Она вздохнула – и с видом профессора, читающего лекцию, принялась рассказывать, что было той ночью. Сначала она позвонила Нами-тян, и Майк рассказал ей, что знал. Тогда она отправилась на Роппонги – примерно тогда же, когда Нами-тян сажала меня на свой «дукати». Наконец Нами-тян вернулась и рассказала, что я завалил какого-то верзилу с коротким мечом, но больше она ничего не знает. «Папаша справится, не дрейфь», – добавила Нами-тян, но больше от меня никаких известий не было. Тогда Охара оседлала телефон и начала методично звонить мне на мобильник. Но все было безрезультатно, пока наконец не позвонил я сам. Если учесть, что обычно бар закрывается в два, ребята волновались не на шутку. А все, что они от меня услышали, – несчастные три слова, короткие, как телеграмма: «Я уже сплю…»
– Прости, – повторил я и вздохнул. – Нами-тян небось разозлилась?
– Когда я ваши слова передала – стаканом в стенку швырнула. Даже Майк испугался и спрятался… Правда, потом развеселилась, и мы стали о вас сплетничать. До самого рассвета проболтали. Благодаря ей, между прочим, я наконец-то поняла, что мой шеф – сплошной ходячий недостаток! Хотя и поздновато, конечно.
– Извини! – сказал я еще раз. – Ну, не умею я долго рассказывать! Поэтому обобщил и сказал только самое главное…
– Шеф. Вы японский язык понимаете? «Обобщить» – это изложить так, чтобы все сразу поняли, что случилось, от начала и до конца! Ох, ладно… Выкладывайте подробно, что с вами произошло.
Убегать было некуда. Что рассказывать, а что оставлять «за кадром» – приходилось сортировать на ходу. Пересказывать основной сюжет, скрывая целую кучу деталей, но сохраняя логику изложения, – задачка, что и говорить, не из легких. Я не стал говорить ей о том, что прострелил Кацунуме ногу – иначе пришлось бы рассказывать и об угрозах Кацунумы в ее адрес. Умолчал о степени вины самого Исидзаки в афере с отмыванием денег. И конечно, не раскрыл ей главного табу – правды о происхождении Киэ Саэки. Коснись я этого хоть словечком – смерть Исидзаки потеряла бы всякий смысл. Хотя об отношениях президента с Дзюнко Кагами рассказал довольно подробно.
Где-то на середине рассказа электронные куранты известили о начале рабочего дня. Но Охара не обратила на это внимания. Даже со всеми сокращениями эта история, похоже, захватила ее с головой. Чтобы закончить быстрее, я подвел черту:
