наверняка, подводило. Усталость… а смех у неё всё одно красивый.
— Далеко увезёшь? — я заставляю себя поднять руку. — Спасибо, что вот так… говорят, ты страшная. Старуха с косой…
— Могу и так, — соглашается она. — А ты догадливый.
И мама рассыпается снеговым пухом, тот же вылепляет другую фигуру. Она высока и полупрозрачна, будто изо льда сотворена.
Она… прекрасна, пожалуй.
Само совершенство.
Такою, должно быть, казалась Снежная королева бестолковому мальчишке. И я, как он, кланяюсь. Я становлюсь на колено и говорю:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что позволила опять её увидеть. И вряд ли там, за чертой, мы встретимся. Но я готов, если так-то…
— К чему?
— К смерти.
— Так и сразу?
— А есть варианты?
— Не хочешь умирать?
— Не хочу. Будто кто-то хочет, — отвечаю и ловлю себя на том, что с богами так не разговаривают. А ещё поднимаюсь.
— Ты не поверишь, сколькие хотят… даже если не решаются сами, то зовут и просят, — она отвечает это серьёзно. — И куда реже встречаются те, кто пытается жить вопреки всему.
— Как я?
— Как ты.
— Но… что это меняет?
— Многое, — мне протянули руку. — Идём?
И я касаюсь пальцев.
Идём.
Шаг.
И тропа, скорее даже тонкая нить, пронзившая тьму. А в ней звёзды дрожат. И откуда-то я знаю, что эти звёзды — миры. И каждый уникален. Каждый… не бывает одинаковых миров. Как и людей.
Но вот и наш.
Больничка.
Палата.
И я на кровати. Жалко выгляжу. Тело теряется на фоне простыней.
— Пришла показать, как умру?
— Не обязательно, — она не отпускает руку. — Ты можешь выбрать. Так получилось, что есть два тела.
— Это и… Савкино?
Я понимаю всё быстро. И она кивает:
— Верно.
— Что с ним сделали?
— Проклятье отделило душу от тела. И душа ушла, а тело осталось. Тело вполне способно жить и без души…
— Тот человек? С книгой?
— Он.
— Чтобы выманить книгу? Что это за книга? То, что там запретное знание, я уже дошёл. А вот это… неизвестный язык и кровь тварей…
— Кровь тварей и не только их, — она меняется. Уходит полупрозрачность и тело обретает плотность. Она становится ниже и шире. И серый халат младшего медицинского персонала сидит на ней несколько криво. Она… не медсестра.
Санитарка?
— Это ты приносила лилии?
— Я.
— И ты… устроила это вот? Обмен… меня туда… зачем? Чтобы он не умер?
— Чтобы они все не умерли. Хотя и не совсем я. Здесь я мало что могу. Но уж больно удачно всё сложилось.
Она тянет меня за руку, и мы входим в палату. Я, лежащий на кровати, то ли сплю, то ли пребываю в полной отключке. Приборы попискивают, поблескивают то белизной, то зеленью. Циферки вон какие-то мигают. Стало быть, в тот раз откачали.
— Они — это Громовы?
— Когда-то давно случилось так, что равновесие было нарушено. Миры столкнулись. И кровь их смешалась, связав воедино.
— Ты про ту катастрофу? Которая там?
Там, тут… мямлишь, Громов.
— Да, — она понимает и так. — Это было бедой не только для людей. Люди манили моих детей, но те не могли существовать в мире яви…
Спрашивать, что за катастрофа случилась, думаю, особого смысла нет. Разве что в рамках познания мира. Но мне сейчас с собой бы разобраться.
— Восстановить эту границу… сложно, да?
Тоже идиотский вопрос.
Это у меня от близости силы мозги плывут или же потому как богиня рядом? А с богами мне беседовать не доводилось.
— Это не в моих силах. Это как если бы ты содрал кожу на коленке. Надо ждать, пока зарастёт.
Ну… ранку ведь и продезинфицировать можно. Кремом намазать там… хотя… да, заживать всё равно будет.
— Но если рана глубокая… — продолжаю ассоциативный ряд.
— То и зарастать она будет дольше.
Это если заражение не начнётся. А то ведь, на аналогию опираясь, можно и до сепсиса какого дойти, после которого человек станет покойником.
А мир?
Иммунный ответ опять же. Я ведь в больничке много умных слов узнал. Вот если так-то, могут ли тени быть своего рода иммунным ответом мира на чужеродное проникновение?
— Сейчас миры соединены, — она, кажется, поняла. А может, и увидела. Так-то не удивлюсь. Богиня. Что ей стоит в голову залезть. — Если погибнет один, то погибнут все… я закрыла раны, как сумела. Поставила барьеры, чтобы люди не пробрались слишком глубоко. Но вы любопытны. И хитры. Вы горазды придумывать. И норовите узнать больше, чем следует…
— Барьеры трещат?
— Трещат. И ломаются. Мой мир сложен. И существа в нём обретают куда более опасные, чем те, с которыми люди сталкивались прежде.
Но табличку «Не влезай: убьёт» вешать, как мне кажется, поздно.
— Разработки? Да? И ещё вот… эти… как их… концессии? Полыньи? Их не закрывают, а используют… подожди, ты создала охотников, чтобы они… закрывали, да?
— Хранили. Границу. Её сотворили те, кто способен оказался выдержать первый вздох чужой силы. Многие погибли, но нашлись и те, кто устоял, но изменился. Вы, люди, легко меняетесь. Тогда был заключён договор между мной и людьми. Как и другой, между людьми и Светозарными. Мы смешали кровь свою. И ею же заперли границу.
— И отпереть её тоже можно… кровью?
— Видишь, — она улыбается и маска старой санитарки почти сползает с лица. — Ты сам всё понял.
— То есть… кто-то хочет отпереть старую границу, что приведет к новой катастрофе? Миры смешаются опять. Поползут всякие чудища и наступил полный апокалипсис.
Мора смотрела на меня задумчиво, потом кивнула.
— Примерно так.
— И я… я что должен? Удержать границу на замке⁈ — кажется, получилось слегка нервно. Даже не слегка. Истерично получилось.
Аж стыдно.
— Для начала сохранить род, — спокойно ответила Мора. И кажется, улыбнулась. — Пока жива кровь и сила, граница выдержит… Я ощутила неладное, когда одна за другой разорвались три связи. В краткий срок. Для меня — краткий. В мире людей время воспринимается иначе. Но я ощутила, что ослабли и многие другие.
— Громовы?
— Их нить истончилась до крайности. Резко и вдруг. В один момент почти даже оборвалась.
То есть, род пребывает в глубокой заднице,
