настроенный молодой американец, сказал, что Соединенные Штаты вмешиваются в ситуацию потому, что вьетнамцы "не хотят коммунизма". Затем он добавил: "Если Индокитай уйдет...".
"Я знаю этот рекорд", - перебил его пожилой британский собеседник. "Сиам уходит. Малайя уходит. Индонезия идет. Что означает "уходит"?"
"Они будут вынуждены верить в то, что им говорят, им не позволят думать самостоятельно".
"Вы думаете, крестьянин думает о Боге и демократии, когда заходит ночью в свою глинобитную хижину?" - недоверчиво спрашивает пожилой мужчина. "Я знаю, какой вред приносят либералы, но у меня нет особого желания видеть вашу победу".
Эта вымышленная сцена стала точкой опоры для угрюмого шедевра Грэма Грина "Тихий американец", ставшего бестселлером в 1957 г. и перенесшего многих американских читателей в незнакомое им место. Географически это был Вьетнам, но политически он был еще более странным и сложным для понимания. Пожилой мужчина рассказывает своему молодому американскому другу о том, что внешние силы всегда в конечном итоге угнетают людей, которым они приходят на помощь, и ненавидят их за это. Американец, который, как постепенно выясняется, является сотрудником ЦРУ, вроде бы искренне верит, что помогает Вьетнаму, но в итоге его самонадеянность и "половинчатые идеи" приводят к катастрофе.
"Я знаю, что твои мотивы хороши, они всегда хороши", - говорит ему пожилой человек. Позже он размышляет: "Его невинность меня возмущала... Но разве он не был прав, когда был молод и заблуждался?"
Книга "Тихий американец" вызвала бурю протеста. Среди возмущенных был и человек Аллена в Сайгоне, Эдвард Лэнсдейл, который, по мнению некоторых, послужил образцом для изображенного в книге благонамеренного ЦРУшника. Другим был Джозеф Л. Манкевич, продюсер, режиссер и сценарист, снявший такие голливудские хиты, как "Все о Еве" и "Филадельфийская история". Сотрудничая с лоббистской группой "Американские друзья Вьетнама", связанной с ЦРУ, Манкевич приобрел права на экранизацию "Тихого американца". Он сказал друзьям, что "полностью изменит" смысл книги, и так и сделал. В фильме снялся герой войны Оди Мерфи (Audie Murphy) в роли американца во Вьетнаме, который теперь изображен как самоотверженный защитник свободы, а не как заблуждающийся империалист. Лэнсдейл, помогавший писать сценарий, оценил его как "превосходное изменение по сравнению с романом отчаяния мистера Грина". Грин был потрясен. Так же, как несколькими годами ранее с "Фермой животных", ЦРУ помогло превратить глубокомысленную книгу об опасностях власти в простодушную басню времен холодной войны.
Роман "Тихий американец" еще не успел войти в списки бестселлеров, когда в Литл-Роке (штат Арканзас) произошел взрыв насилия в реальной жизни. Многие американцы были потрясены графическими изображениями толпы, пытавшейся помешать чернокожим детям поступить в государственную школу. Еще более сильный эффект эти кадры произвели за рубежом, где они были восприняты как свидетельство расизма в США и с ликованием использованы левыми. Фостер, видя нанесенный ущерб, испытывал горечь.
"Эта ситуация разрушает нашу внешнюю политику", - сказал он Эйзенхауэру. "Последствия этого в Азии и Африке будут для нас хуже, чем Венгрия для русских".
Вечером 4 октября 1957 г. миллионы американцев, желая отдохнуть от жизненных неурядиц, уселись перед телевизорами, чтобы посмотреть премьеру нового комедийного сериала "Оставьте это Биверу". Однако незадолго до премьеры дикторы вечерних новостей сообщили о поразительном событии: Советский Союз запустил космический корабль, и сейчас он кружит над Землей. Многие зрители выбежали на улицу. Они были ошеломлены, увидев, что по небу движется маленькая светящаяся точка. Это был Спутник, первый искусственный спутник Земли, запущенный страной, которую большинство американцев считали отсталой и лишенной науки.
Фостер стремился преуменьшить значение запуска Спутника, говоря о том, что его важность "не следует преувеличивать", и заверяя американцев в том, что их правительство имеет собственную космическую программу, которая "находится в стадии планомерного развития". Эйзенхауэр сомневался в целесообразности запуска "одного маленького шарика в воздух". Ни тот, ни другой не предвидели "паники по поводу Спутника", охватившей страну. Казалось, что Советский Союз внезапно контролирует небо. Многие американцы опасались, что это лишь вопрос времени, когда противник использует это преимущество для шпионажа, запугивания или бомбардировок.
Давайте не будем делать вид, что "Спутник" - это не что иное, как поражение Америки", - мрачно заключил Лайф.
Особенно тяжело новость о запуске Спутника была воспринята в ЦРУ. Один из офицеров в отчаянии сказал коллеге, что, несмотря на все, что сделали их руководители, чтобы пробудить их, американцы все еще недооценивают смертельную опасность коммунизма, который, по его словам, "подобен раковой опухоли". Позже коллега написал, что этот офицер "был не одинок в своем пессимизме. Казалось, что все ведомство пронизано им. Мы все боялись, что наш образ жизни, наша свобода, наши религии напрямую подвержены раковой опухоли.... Мы в агентстве чувствовали, что битва за свободу мира теперь, в значительной степени, в наших руках".
Опасения усилились через два месяца, когда на мысе Канаверал собрались толпы людей, чтобы увидеть запуск ракеты-носителя "Авангард", которая должна была вывести в космос первый американский спутник. Последовали постоянные задержки, и в конце концов запуск был отменен. Фостер был в ярости. На следующий день на заседании Совета национальной безопасности он назвал отмену запуска "катастрофой для США", которая "превратила нас в посмешище для всего свободного мира". Худшее было еще впереди. Когда ракета была наконец запущена, и миллионы людей наблюдали за этим по телевидению, она на несколько мгновений зависла над стартовой площадкой, а затем взорвалась.
Эти события вызвали волну реакций в Вашингтоне, включая создание Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства. Они также усилили распространившееся ощущение, что и президент, и госсекретарь стали слабыми и усталыми. За двадцать шесть месяцев, прошедших после инфаркта Эйзенхауэра, он перенес и илеит - воспаление кишечника, и легкий инсульт. Его речь ощутимо замедлилась. На публике он иногда казался отрешенным и отрешенным.
Фостер также утратил свой пыл и начал замедляться. Мир вступал в период глубоких перемен, а он застыл в непримиримости. Он относился к Никите Хрущеву так же, как и к Сталину: как к врагу человечества. В свое время он публично отверг предложение Москвы о возможности визита министра обороны СССР в Вашингтон. Его враждебность к "красному Китаю" оставалась страстной, доводя его до таких крайностей, как отказ разрешить американскому зоопарку ввезти панду из Китая и утверждение обвинительного заключения против торговца марками, продававшего китайские марки. Он постоянно ездил по Европе и уделял пристальное внимание вопросам европейской безопасности, но не мог или не хотел вступать в борьбу с идеалами национализма и нейтрализма, пробивавшимися в странах третьего мира. Сенатор Джозеф Кларк из Пенсильвании в своей широко освещаемой речи утверждал, что Фостер потерял
