незаконнорожденной дочерью испанского рыцаря Томаса де Овьедо, которого она вспоминала в своих ночных молитвах, хотя он и не подозревал о ее существовании. Она рано вышла замуж за сына столяра, у которого уже были проблемы с почками — они отказали еще до того, как ее дочери исполнилось три года. Больше она замуж не выходила. Она возвращалась домой, пахнущая жиром и мукой, неся кости, сырные корки, вторые куски мяса и черствый хлеб со стола графа, благодаря чему Томас и его старшая сводная сестра были сыты, когда другие голодали. Томас был таким крупным и физически одаренным мальчиком, что граф взял его в качестве пажа, а вскоре и оруженосца. Он так естественно обращался с мечом, копьем и лошадью, что было ясно: рыцарство у него в крови, если не в родословной. После своего случайного посвящения в рыцари в Камбре Томас отличился на турнирах и в личных баталиях графа; он доказал свою незаменимость в обучении молодых людей и снискал расположение графа, несмотря на набожность последнего и собственный грубоватый юмор.
К тому времени, когда умерла его мать, сестра Томаса была замужем, и он был неотъемлемой частью свиты графа. Дар Арпентеля и его разрушающейся квадратной башни Томасу привел в ярость одного рыцаря более знатного происхождения, который во время пира на Михайлов день, последовавшем за отъездом Томаса, так захмелел, что сказал графу, что считает себя более достойным земли, чем этот «незаконнорожденный рыцарь Ордена зайца». Граф сохранил самообладание. Граф де Живрас никогда не повышал голоса. Он холодно сказал собеседнику, поигрывая усами, которые были его единственной уступкой тщеславию: «Если ты жаждешь землю сэра Томаса, сразись с ним за нее. Не на жизнь, а на смерть. Я пожалую тебе титул, если ты победишь».
Мужчина нашел причины, по которым этого делать не следовало.
— Тогда придержи язык. Вино делает людей глупцами, и я сам говорил глупости за чашкой вина. Но если ты хочешь быть желанным гостем за моим столом и в моем доме, я больше никогда не позволю тебе клеветать на собрата-рыцаря в его отсутствие. Попробуй сделать это еще раз, и ты поймешь, что счастливы те, кто спит под крышей, не говоря уже о башнях. Ты правильно меня понял?
Он понял.
— Мне кажется до боли очевидным, — сказала Маргарита де Перонн, леди Арпентель, своему новоиспеченному мужу в то утро, — что граф де Живрас — твой отец.
Она стояла перед ним, потрясающая красивая в своей накидке из лисьего меха, ее зеленоватые глаза лучились весельем, и он не был уверен, что она шутит — не больше, чем если бы она сказала это на латыни.
Он посмеялся над ее словами, и она больше никогда этого не повторяла.
И он никогда больше не вспоминал об этом до Креси, когда увидел, как великий человек умирает обычной смертью.
Разве граф не должен был сказать ему тогда?
Нет.
Не тот мужчина, который бы заплакал.
Было ли это обещанием его матери? Богу?
Он никогда не узнает.
Но теперь он думал, что она была права.
Маргарита, которая видела все насквозь.
Маргарита, которая знала, как уменьшить свои убытки.
Она предпочла сына отцу.
И ему.
И чести.
И она была права.
Когда Дельфина увидела, что взгляд рыцаря смягчился, она протянула свою маленькую ручку, и он взял ее в свою большую ладонь. И она отвела его к ручью, и прохладной водой вымыла ему голову и ноги, и помогла ему смыть гнев из своего сердца.
Его собственное лицо снова соскользнуло с него и упало в воду, и он снова принял облик своего мертвого соперника.
ЧАСТЬ IV
Стены царства Божьего устояли. И хотя дьяволы отчаялись разрушить стены и сжечь глубинную архитектуру Небес, ангелы все же были заперты внутри и не могли безопасно выйти; и вот, не встречая сопротивления в срединных землях, нечестивцы наслаждались тем, что они там творили. Поэтому они решили держать равнины и горы в своих руках и не позволять жить городам людей; а самим править с тронов своего второго Ада, используя первый в качестве подножья, пока ангелы Божьи находятся в ловушке наверху.
Они соткут мешковину, чтобы спрятать солнце.
Они заставят отца убить своего сына, а потом убьют и самого отца.
Они заменят зверей механическими штуками, а птиц — мертвыми руками, которые умеют летать.
Это уже началось.
И ангелы Божьи стояли у стен Небес и скорбели о несчастьях внизу, и ссорились между собой, и одни говорили, что лучше погибнуть сразу, в жаркой борьбе за спасение людей, чтобы Господь, вернувшись, не застал землю безлюдной; другие кричали, что, если они уйдут за стены, Он обнаружит, вернувшись, что Небеса лишены ангелов и тлеют, а на Его троне восседает Люцифер.
И мир оказался в смертельной опасности.
Ибо раздался зов от того, кто занимал трон Петра на западе.
И раздался зов от того, кто носил корону султана на востоке.
И люди великой доблести собрались в городе у реки и поклялись взять Иерусалим, и, если не смогут удержать его, предать огню и мечу.
И доблестные мужи пустынь собрались в своих шатрах и поклялись удержать Иерусалим, а в противном случае предать его огню и мечу.
Так были подготовлены армии Армагеддона, но не в тот час, который был предсказан.
И мертвые стояли рядом с живыми, а живые не знали этого.
И Господь не дал ответа.
ТРИДЦАТЬ
О Брате Священника
Роберт Ханикотт стоял в конюшне и ломал пучок сена для одного из шести черных арабских жеребцов кардинала. Этого звали Геп78, потому что он был маленького роста, с осиной талией и злой, как оса; не такой быстрый, как другие, в беге по прямой, но способный на захватывающие дух повороты и головокружительные прыжки. Он не был любимцем кардинала, но Роберт любил его, пожалуй, больше всех в этом городе. Однако он никогда не позволил бы старику узнать об этом, иначе разрешение ездить на нем верхом было бы использовано как рычаг давления.
Он положил голову на плечо жеребца и вдохнул ореховый, мужской запах; его собственные темные волосы идеально сочетались с шерстью животного. Гепу хотелось отодвинуться от него, но не настолько, чтобы перестать есть.
— Ты такой же, как я, — сказал Роберт, — маленький, красивый и плененный. Мы оба не можем покинуть это место.
Ночной кошмар заставил Роберта встать с постели его хозяина; его старший брат Матье, священник, смеялся, купаясь в реке с солдатом. Маленькие черные дьяволы стояли на берегах и швыряли в них камни и копья, но Матье и солдат продолжали смеяться, а Матье говорил: «Это всего лишь наши тела! Вы можете дотянуться только до наших тел!» В конце концов Роберт погрузился в этот сон, когда брат
