Не преступник он, а осведомитель.
А к владельцу Головастика Ларш заявился этаким грозным стражником и с ходу на этого господина наорал. Мол, помнит ли такой-сякой работорговец, что за проступки раба отвечает хозяин? По его такому-сякому разгильдяйству мальчишка-раб удрал из-под надзора и натворил таких-сяких дел! Сейчас, мол, «лисы» с этими делами разбираются, а как разберутся – выкатят такому-сякому хозяину претензии за всё сразу!
И ушел, оставив перепуганного работорговца поразмыслить о невеселых его делах.
А Фагрим в тот же вечер навестил хозяина и предложил ему продать Головастика. Хозяин обрадовался, что беду на чужие плечи спихивает, и продал мальчика задешево.
А недавно повезло: на особый десяток дождем пролилась королевская милость. Большие деньги! Добавить к остаткам сбережений – и можно уже купить небольшой домик...
– Да вот же, вот! Пришли! – Головастик приплясывал у калитки.
Домик и впрямь выглядел славно, хотя наверняка нуждался в ремонте. Но всё же – почему его до сих пор не купили?
Над забором показалась голова любопытствующего соседа:
– С чем в наши края пожаловали, люди добрые? Уж не дом ли присматриваете?
– Пока просто глядим, а там видно будет.
– С прошлого года многие глядели, а никто кошелек не развязал, – хохотнул сосед.
– А не скажешь ли, добрый человек, почему так?
Сосед преисполнился важности:
– Жил тут лекарь Ульден, но погиб, да странно так! Толком никто ничего не знает, но рассказывают страшное. И все сходятся на том, что дом этот проклят.
Тут соседа кто-то окликнул, тот наскоро простился и поспешил на зов.
– Ты про такое слыхал? – строго спросил Фагрим Головастика.
Тот кивнул с несчастным видом.
И вдруг Фагрим расхохотался, да так весело и легко, как не смеялся уже несколько лет.
Головастик вскинул на него изумленный взгляд.
– Дом про-оклят, – сквозь хохот проговорил Фагрим. – И я про-оклят. Самое жилье для меня! Подходящее! Показывай дом, хитрец!
Как и подозревал Фагрим – разор и запустение. Даже ставни с окон сорваны. Наверняка соседи постарались.
– А вот пристройка, – потянул его за рукав Головастик. – У прежнего хозяина тут лаборатория была.
– Лаборатория – это хорошо. Это и я бы не отказался...
Про себя Фагрим прикидывал: расходы на ремонт будут не маленькие, но домик, возможно, удастся купить дешево, так на так и выйдет. Если человек умирает без наследников, дом отходит городу. Надо попросить десятника поговорить с Хранителем, они же родственники.
– А здесь – кухня! Я буду стряпать, меня кухарка учила! И на рынке покупать учила так, чтоб дешево!
«Дешево – это хорошо, – вздохнул про себя Фагрим. – Ты, малыш, и не представляешь себе, как нам придется на всем экономить. Вольную я тебе дам, но много ли тебе с нее будет радости? Отребье, пустое место. Далеко не пойдешь. Будешь для аптекарей в ступке зелья растирать, если повезет. А я хочу сделать из тебя лекаря. Но тут кличка не годится, нужно имя. Лекарь Головастик... смешно! Значит, как ни крути, придется мне тебя усыновлять. А это очень дорогая процедура. Да еще, помимо законных платежей, придется в разные лапы деньги совать... И это еще хорошо, что я из Семейства, а не из Рода. Был бы я знатен, с меня бы чиновники вообще сто шкур спустили. Чтоб знатный человек усыновлял мальчишку из Отребья, да как такое можно... Но все равно придется крепко раскошелиться. Ничего. Мне не привыкать гонять медяки по ладони. Во мне умер целитель – в тебе, малыш, он возродится».
Тут в бурьяне что-то зашуршало.
Головастик обернулся, вскрикнул, упал на колени, протянул перед собой руки.
Из бурьяна, дрожа от волнения, выглядывала маленькая остромордая собачка. Рыжая шерсть всклокочена, вся в репьях. Дернулась было бежать прочь... застыла... и с пронзительным визгом кинулась к Головастику, прыгнула на протянутые руки, принялась истово вылизывать мальчику лицо.
По щекам парнишки текли слезы, собачонка слизывала их.
– Пилюля, – бормотал мальчуган, – Пилюля моя... хорошая... нашлась, нашлась...
Наконец он опомнился, обернулся к новому хозяину, выдохнул умоляюще:
– Это Пилюля... она моя... можно мне ее... оставить?
Фагрим улыбнулся:
– Только если ты уверен, что это лохматое чудовище не растерзает в клочья моего Лопуха.
Пилюля счастливо тявкнула.
* * *
Легкие сумерки нависли над зверинцем. Тропинки меж клетками и вольерами опустели, зеваки разошлись по домам. Кто увлекся и забыл о времени, тому без обиды напомнили охранники: мол, пора тебе, добрый человек, на выход, на свой медяк ты уже насмотрелся на зверей, ворота закрываются...
А вот молодую, красивую, богато одетую даму никто не гнал. Она приходила в зверинец не впервые – и платила не медью, а серебром. Главный смотритель велел охранникам даму не торопить. Не хочет она в толпе толкаться, угодно ей вдоль клеток в одиночестве походить – пускай. Платит же! А насмотрится на зверушек – отпереть ей калитку без худого слова.
Сейчас дама стояла напротив просторного вольера с тигром, отделенного от тропинки с зеваками железным барьером. Днем тут ходит охранник, приглядывает, чтоб озорники не лезли к прутьям ограды и не швыряли в тигра всякой дрянью. Гордость зверинца, грозный красавец...
Сейчас тигр не ходил по вольеру, не ревел, не хлестал себя хвостом по бокам. Лежал, не сводя глаз с женщины. Она тоже глядела на него в упор. Отороченная мехом накидка распахнулась, не скрывая большой живот женщины.
Женщина говорила ровно и ласково:
– Не тревожься за меня, алмаз мой. У меня всё хорошо. И с твоим ребенком тоже будет всё в порядке. Зря ты так гневался в начале лета, когда узнал, что я открыла тайну нашего брака. Сам посуди: если бы я тогда промолчала, сейчас я была бы нищенкой. Или умерла бы с голоду. Разве с животом я смогла бы по-прежнему зарабатывать себе на жизнь? А ведь я по-прежнему нужна тебе, верно?
Верхняя губа тигра сморщилась, словно он хотел зарычать, но сдержался.
– Ты правильно понял меня тогда, – мягко, убедительно (и уже не в первый раз) сказала женщина. – Когда я нагнулась над тобой в клетке... Я вместо «сул» – «человек» шепнула «флул» – «дождись». Тихо, чтоб не услышал Ларш. Но ты расслышал, ты понял... Жди, алмаз мой! Я найду случай выручить тебя.
«Ларш наверняка слышал, – подумала женщина. – Но промолчал. И ему, и всем другим ты нужен – тигром. Если бы тогда я вернула тебе человеческий
