Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
фурии с прощальным визгом взрывают землю когтями, хлещут кожаными крыльями взбаламученный воздух и улетают. Они не проливают крови по пути и не распространяют зловония. Они не заставляют сердца созданий внизу сжиматься, не убивают скот и не сжигают юные деревца. Вместо этого, сделав прощальный круг в стремительно темнеющем небе, с пронзительными криками, щелканьем и свистом, обращенными к принявшей их в свои объятия выси, они опускают лица к земле, откуда пришли, и кидаются вниз, в зияющую глубину похожих на раны трещин.
Глава 39
На следующее утро, с первыми лучами солнца…
Спартанцы прежде не заглядывали на эту ферму, но сегодня готовы заняться привычным делом. Крушить и ломать, отбирать еду и лупить всякого, кто осмелится встать у них на пути. Всех мужчин, которых находят, они обычно бьют, но на Кефалонии их не так уж много. Всех женщин, которых находят, они обычно высмеивают и запугивают, обещая загнать в их маленькие хижины у моря, обещая показать, что такое настоящий мужчина. По крайней мере, так обычно бывает, но, сказать по правде, им весьма непросто найти тех, с кем все это можно проделать. Их отряд не настолько велик, чтобы действительно оккупировать хоть что-нибудь, и они понимают, что лишь отсутствие мужчин и какого-то значимого ополчения позволяет им топать по острову, не встречая сопротивления. На самом деле они немногим больше, чем банда разбойников – как по поведению, так и по численности, – охотящаяся на пропавшую царицу и безумного царя в заброшенных фермах и опустевших деревнях, откуда люди испаряются как утренний туман.
Итак, эта ферма. Еще одно заброшенное место. Амбары пусты, и видны свежие следы тележки, на которой из них все вывезли. В очаге нет дров, как будто даже вид растопки может оказаться слишком подстрекающим. Овцы пропали, угнанные на другую сторону близлежащего крутого холма. Здесь спартанцам не на что тратить время: некому угрожать, некого допрашивать и нечем поживиться.
Они ворчат и грызутся между собой, гадают, стоит ли утруждаться, разводя огонь, чтобы спалить здесь все дотла, и в запале спора оказываются совершенно не готовы к ливню стрел, обрушившемуся на них.
Стрелы не слишком подходят для убийства вооруженных мужчин, закованных в бронзу, хотя двое все-таки падают после этого первого залпа, сраженные удачными выстрелами с опушки леса. Остальные в замешательстве сбиваются в кучу, прячутся за углом дома, высовывая головы в надежде увидеть нападающих.
– Это… девчонки! – выпаливает один, осматривающийся немного решительнее, чем другие.
И действительно, там, где поле встречается с тонкой полоской деревьев, выстроились в линию женщины с натянутыми луками и нацеленными стрелами, неторопливо выбирающие свои цели, расслабленные и спокойные. Их спокойствие должно бы настораживать, солдатам следовало бы ощутить дух охотниц в этих спокойных дамах, но, увы, их не готовили к таким серьезным раздумьям.
Поэтому они решают наступать. Они воевали достаточно, чтобы понимать, что преодоление даже короткого расстояния между ними и женщинами будет весьма утомительным делом, учитывая полную броню, но это не страшно. Они двинутся под прикрытием щитов, пробегут немного, чтобы поднять друг другу боевой дух и убедить свой здравый смысл, что бежать прямо под град стрел совершенно нормально, потом немного пройдут, восстанавливая дыхание, и так методично догонят и перережут глупых баб, которым хватило наглости напасть на них.
Один – видимо, самый разумный в отряде – замечает:
– Их по меньшей мере столько же, сколько нас, вы не думаете…
Но его голос тонет в общем хоре мужской похвальбы и насмешек, а затем маленький отряд спартанцев поднимает щиты и кидается в атаку.
Расстояние между мужчинами и женщинами невелико. Высокая некошеная желтая трава цепляется за ноги спартанцев, бедра, щекочет ягодицы, что при других обстоятельствах могло бы показаться мне довольно интересным. Они бегут к женщинам, которые тут же опускают луки и кидаются прочь, петляя между тонкоствольными деревьями, прежде чем остановиться и снова выстрелить. Спартанцы идут, прикрывшись своими щитами, но еще один падает, раненный в бедро удачным выстрелом, хотя остальные стрелы отскакивают от толстого металла. Они продолжают бежать, и женщины опять отступают, быстрые, легкие, кидающиеся прочь организованной линией. Так повторяется снова и снова, пока мужчины не достигают опушки леса, потные, кряхтящие, успевшие понять, что их план сражения подходит не для всех, но неспособные выдумать ничего оригинальнее.
Именно тут, на опушке леса, возникает вторая группа женщин. Они поднимаются из высокой травы позади и по бокам у спартанцев, с вымазанными грязью руками, ногами и лицами – скорее не в качестве маскировки, а как охлаждающую мазь от множества насекомых, которые иначе загрызли бы их, пока они лежали в засаде. У них при себе дротики, что они мечут в спины спартанцам с расстояния меньше двадцати шагов. Даже нагрудники воинов не выдерживают веса оружия, брошенного с такого расстояния, а те, кому повезло избежать смертельного града, не готовы сражаться с шестью женщинами каждый, когда те наваливаются всей кучей, сдергивая шлемы с голов, вставая на ноги, руки, грудь, спину, в то время как их маленькие ножи проскальзывают сквозь десятки щелей между металлическими пластинами.
Из пятнадцати мужчин, отправившихся на ферму в тот день, лишь четверо выжили, и двое из них к утру скончались от ран.
А затем, после полудня…
Никострат, сын Менелая, стоит перед отличной виллой неподалеку от входа в гавань, занятой им и его людьми на благо Итаки, которой Спарта является таким верным союзником, и ждет отряды, которых все еще нет. Из пятидесяти спартанцев, находящихся на Кефалонии, только шестеро остались с ним, а остальные, поделившись на отряды по десять-пятнадцать человек, отправились на поиски пропавших царственных особ.
И вот уже вечер, но ни один не вернулся.
Ни одно место Никострат не ненавидит так, как эти западные острова, но в глубине души знает, что отец сделает его здесь царем, если добьется своего. Никострат лучше царствовал бы в муравейнике, чем в этом проклятом месте, и с трудом мирится с мыслью, что в трофейные царицы ему досталась эта уродливая старая гарпия Пенелопа, но, само собой, не осмелится и слова сказать об этом своему старику, скорее молча умрет, запуганный, погруженный в мрачное негодование.
Солнце катится к горизонту, разливая кровь по небу и на воде. Местные жители этого убогого порта закрывают двери и ставни, загоняют детей домой. Забавно – и вот уже не так забавно. Никострат снова оглядывается и замечает, что улицы опустели, маленькие рыбацкие лодчонки, привязанные к причалу, отвязались и тихонько уплывают в темнеющее море; даже двери небольшого храма Посейдона закрыты и заперты на засов.
Никострат – конечно, жалкий сопляк, в любовных навыках недалеко ушедший от бревна, но, по крайней мере, его солдатский опыт позволяет заметить проблему, когда та возникает. Он вытаскивает меч.
– Спартанцы! Ко мне! – кричит он.
Шесть воинов его личной охраны собираются, с обнаженными мечами и вопросом в глазах, вокруг своего царевича. Они оглядываются в поисках угрозы, так встревожившей их господина, и… ничего не видят. Длинные улицы пусты. В переулках и на дорогах ни души. Молчание там, где раньше звучали голоса, и только толстые чайки громко ссорятся из-за кучи рыбных костей.
Грабя южные земли, Никострат узнал, что именно в такой момент умный солдат бежит назад на корабль и гребет изо всех сил в открытое море. Но его судно – не боевое, а реквизированное у торгаша Эвпейта, к тому же и оно сейчас – ах да, именно сейчас, – похоже, отвязалось и покачивается на волнах недалеко от выхода из гавани. Но даже будь оно здесь, у Никострата лишь один путь – к отцу. Никострату уже не вспомнить точно, когда погибнуть в славной битве стало для него лучше, чем посмотреть в глаза отцу, однако, к его пусть небольшому, но утешению, он далеко не единственный спартанец, кто думает так же.
Спартанцы сбиваются в кучку, подняв щиты и обнажив мечи, и ждут, пока нагрянет беда.
Вдруг слышится цоканье подков.
Грохот колес неторопливой повозки.
Отблески факела пляшут в конце пустой тихой улочки.
Мужчины
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
