«Молодец женщина», – думаю я, прежде чем меня поглотит другая мысль.
– Есть ли способ вернуть ее?
Лен не отвечает.
– Есть, – говорю вместо него я. – Иначе ты бы сказал мне «нет».
– Возможно, да, есть способ, – говорит Лен. – Не то чтобы я собирался поделиться этим знанием с тобой.
– Ты не можешь оставаться в таком состоянии. Ты в ловушке. Не только здесь, в этой комнате, но и в теле другого человека.
– А какое у нее прекрасное тело. Я подозреваю, что это облегчит мне жизнь. Я думаю, я справлюсь с таким телом.
Лен смотрит на грудь Кэтрин с преувеличенной ухмылкой. Видя, как он это делает, я выплескиваю гнев, который, вероятно, сдерживала всю свою жизнь. Не только из-за него, хотя он и оставил мне немало поводов для гнева, но и на всех мужчин, которые думают, что женщинам легче жить, особенно красивым.
– Облегчит тебе жизнь? – негодую я. – Вы, мужчины, не представляете, как тяжело быть женщиной. Или как безумно всегда чувствовать себя в опасности, потому что именно так устроено наше испорченное общество. Женщина всегда в положении жертвы. Поверь мне, ты не в состоянии справиться с этим. Подожди, вот увидишь, когда тебе придется идти по улице в одиночестве ночью или стоять на платформе метро и думать, не попытаются ли мужики вокруг домогаться тебя. Или даже напасть. Или убить тебя так же, как ты убил тех трех девушек, которые сейчас где-то на дне озера.
Нож в моей руке, хотя я не помню, как взяла его с тумбочки. Теперь, когда он в моей руке, я бросаюсь на него и, кипя от сдерживаемой ярости, подношу лезвие к шее Лена. Он сглатывает, и рябь его кожи царапается о сталь ножа.
– Может быть, мне стоит сделать это прямо сейчас, – говорю я. – Просто чтобы ты знал, каково это. Чтобы испытал на своей шкуре.
– Помни, что я тебе говорил, – сказал он. – Если ты убьешь меня, тогда ты убьешь и Кэтрин. Ударь меня, и ты проткнешь и ее тоже. Моя кровь теперь ее кровь.
Я не убираю нож сразу. Гнев, клокочущий во мне, как горячая смола, заставляет меня держать его у горла еще минуту. Лезвие ножа на грани разрыва кожи. В течение этих шестидесяти секунд я чувствую себя живой и наполненной, потому что я, наконец, контролирую ситуацию.
Я думаю, именно так ощущает себя мужчина, склонившись над женщиной.
Но потом я замечаю, что Лен смотрит на меня, и в серо-зеленых глазах, которые когда-то принадлежали Кэтрин Ройс, а теперь принадлежат ему, я вижу его одобрение.
– Я всегда знал, что мы хорошо подходим друг другу, – говорит он, пока лезвие ножа продолжает царапать его плоть.
В ужасе я отшатываюсь, падаю на другую кровать, выпуская нож из рук.
Я стала такой же, как он.
Пусть всего на минуту.
Но этого достаточно, чтобы почувствовать внутри себя что-то, что, я уверена, не было частью меня.
Это был Лен.
Это его сущность обвивается вокруг моих органов, скользит между ребрами, натягивает мышцы и растет в моем мозгу, как опухоль.
Я выдыхаю один потрясенный вздох.
– Что ты только что сделал?
Лен продолжает улыбаться.
– Том предупредил тебя, что я могу быть хитрым.
Да, но мне никогда не приходило в голову, что Том имел в виду это.
– Как ты это делаешь?
Мне кажется, я догадываюсь как. Это случилось раньше, когда он вздохнул мне в лицо, пока я связывала его правое запястье. Это зловонное дыхание было похоже на вторжение, потому что так оно и было.
Лен вдохнул в меня часть себя.
– Крутой трюк, верно? – улыбается он.
Я отодвигаюсь дальше на кровати, пятясь от него, пока не прижимаюсь к стене, больше чем когда-либо беспокоясь о том, что я слишком близко к нему. Он заразен.
– Как это было возможно? Как это возможно?
Лен смотрит вверх, на то место, где стена встречается с потолком, и на часть своей длинной тени, которая пересекает эту перегородку.
– Когда я был жив, я никогда особо не думал о загробной жизни. Я предполагал, что когда мы умираем, это конец. Но теперь я знаю больше. Теперь я знаю, о существовании души. Когда люди умирают на суше, я подозреваю, что душа исходит от тела с последним вздохом и, в конце концов, рассеивается в атмосфере. Но когда я утонул, моя душа…
– Застряла в озере, – заканчиваю я за него.
– Точно. Я не знаю, может ли это произойти во всех водоемах или есть что-то особенное в озере Грин. Все, что я знаю, это то, что моя душа оставалась там в ловушке.
– А как насчет Меган, Тони и Сью Эллен? – говорю я. – Их души тоже заперты в озере?
– Для этого им нужно было умереть в воде.
Лен делает паузу, зная, что только что намекнул мне о том, что с ними случилось. Преднамеренно он это сделал, я уверена.
– Так что нет, боюсь, в озере я был один.
Хотя я не так хорошо разбираюсь в истории озера Грин, как Эли, например, я знаю, что в нем не тонули с тех пор, как мой прапрадед построил самую раннюю версию нашего дома. Лен был первым утонувшим как минимум с 1878 года.
Пока не потонула Кэтрин.
– Как ты смог проникнуть в Кэтрин? Или в меня, если уж на то пошло?
– Потому что нашим душам – если это действительно так – не нужно исчезать в эфире. Они как воздух, жидкость и тень вместе взятые. Скользкие. Невесомые. Бесформенные. Для того чтобы остаться, все, что им нужно, это сосуд. Озеро было одним сосудом. Тело Кэтрин другим. Я теперь как вода, которую можно переливать из стакана в стакан. И то, что ты испытала, моя милая, было всего лишь каплей. Каково это?
Ужасающе.
И мощно.
Осознание, которое заставляет меня тянуться к стакану бурбона, отчаянно нуждаясь в еще одном глотке. Он
