18-го. Я был дежурным. Государь, после занятий вышедши, дабы ехать куда-то с принцем Оранским, спросил меня только о здоровье и отпустил домой.
20-го ввечеру я был у военного министра, который между разговором сказывал мне, что не проходит одного доклада его у государя, чтобы его величество не говорил ему обо мне с различными предположениями для помещения меня и что, по-видимому, намерение государя состоит в том, чтобы оставить меня при себе. Граф Чернышев, может быть, и, вероятно, не знал про сказанное государем Бенкендорфу касательно меня; но случай сей доказывает мне, что я не могу надеяться на прочное назначение для меня и должен иметь в виду продолжение того бесполезного и скучного существования, которое я веду здесь в Петербурге.
26-го, в 11-м часу утра, военный министр послал за мной; я поехал и в приемной комнате министерства встретил Нейдгарда, выходящего от министра. Вид его был веселый, и он мне немедленно сообщил, что назначен командиром 1-го корпуса на место Палена[206]. Я тот же час догадался, что меня готовят на его место генерал-квартирмейстером. Я вскоре был позван к министру, который, отведши меня в сторону, начал с того, что объявил мне желание государя, дабы я поступил на сие место и спросил меня, согласен ли оное принять. Я отвечал, что не считаю себе вправе противиться воле государя, но я не признаю в себе сил соответствовать такому назначению. Два раза он домогался моего согласия и спрашивал, что ему государю доложить, и я тоже отвечал. Наконец он сказал, что доложит государю о моем согласии, что он в особенности будет доволен со мной служить, будет считать меня за ближнего, за друга, за брата и, обнявши меня, сказал, что в сем месте мне только надобно будет иметь некоторые уважения к генерал-лейтенанту Шуберту, с коим Нейдгард умел ладить. Он описал мне квартиру, которую я буду занимать, и все прелести сего назначения. Я не отвечал и не изъявил согласия, но не смел и явно объявить моего неудовольствия в присутствии многих, когда поручение шло от государя. Во все время разговора министр, как будто опасаясь поднять на меня глаза, смотрел в сторону: он бы мог в глазах моих видеть мой образ мыслей. Но он думал заманить меня и воспользоваться скромностью моей и, изъявивши мне подобным образом удовольствие свое, через пять минут отпустил меня, как будто окончивши дело и взявши с меня слово.
Место генерал-квартирмейстера, которое считается здесь важным и которое должно рушиться с переводом Нейдгарда (ибо по преобразовании министерства предполагалось уничтожить весь штаб и иметь только департамент Генерального штаба), совсем не соответствует ни видам моим, ни желаниям. Не любя службу сию, от коей я уже два раза отделывался в течение жизни моей, не признавая даже существенность оной (ибо она не определена никаким уставом или постановлениями и наполнена молодыми людьми, коих воспитывают в тех мыслях, что они должны быть дядьками и наставниками генералов, к коим их посылают), я имею к ней отвращение и не признаю ее, и потому никогда не допускал офицеров сих к себе во время войны. С такими правилами трудно было бы управить корпусом, коего назначение столь различно от моих понятий. При том же жизнь в столице, где и сию даже, пустую, мнимую службу нельзя исполнить с точностью по беспрерывной суете и собраниям при дворце, на парадах, маневрах и разводах, – все сии причины, вместе соединенные, противились тому, чтобы я принял сие место с удовольствием. Вышедши от Чернышева, который со мной так ложно поступил, я зашел к Нейдгарду в его канцелярию.
Нейдгард поздравлял меня с сим назначением, говоря, что это собственная мысль государя и что Чернышев весьма досадует, что сам не предложил оной. Но я сказал Нейдгарду, что я твердо решился не принимать сего места. Он стал уверять меня, что я через шесть месяцев найду средство из оного выйти; но я отвечал, что я просил не советов его, как выйти, но как теперь отделаться; ибо я пребывал в твердом намерении пожертвовать и службой своей с тем, чтобы не быть генералом-квартирмейстером, и при том предложил ему посмотреться со мной в зеркало, дабы увидеть разность лиц наших при сих назначениях. Нейдгард не умел мне дать совета сего, когда увидел, что никакие убеждения не могли на меня более действовать, и сказал, что он ничего не может более сделать, как передать дня через два или три в точности слова мои военному министру.
Я вышел и отправился к графу Орлову, коему объяснил случай сей с жаром. Орлов винил меня, что я с первого раза не отвечал довольно сильно и определительно министру; я отозвался тем, что не смел сего сделать, когда поручение сие шло от имени государя, но что я готов в отставку выйти, но не останусь в сем звании. Орлов обещался мне помочь и между тем советовал мне написать письмо к графу Чернышеву.
Съездив домой, я написал письмо следующего содержания:
«Ваше сиятельство, милостивый государь!
С беспредельной покорностью к воле его императорского величества я сего утра имел честь доложить вашему сиятельству, что, не смея отказываться от принятия назначения, коего его величеству угодно меня удостоить, я не признавал в себе сил для исполнения сей новой обязанности с пользой для службы, и потому не надеялся, при постоянном усердии моем, соответствовать лестному звании генерал-квартирмейстера, на меня возлагаемому. С тех пор более и более вникая в новый род обязанности, мне предстоящей, и с основательностью соразмерив оную с силами своими, я счел долгом еще представить вашему сиятельству образ мыслей моих, кои, по краткости времени, я не мог изложить перед вами изустно в подробности, опасаясь отвлечь вас от занятий ваших и не выразить вполне моих чувствований, как перед начальником, коему я не умею противоречить.
В течение службы моей я два раза уже находился в Генеральном штабе и два раза оставлял сей корпус, потому что не имел склонности к сего рода занятиям и посвятил себя совершенно службе в армии, как более соответствующей и свойствам и привычкам моим, и ныне убедительнейше прошу вас принять на себя ходатайство о не назначении меня генерал-квартирмейстером, а о представлении мне прежнего поприща моего в армии.
Я не решился бы прибегнуть к мере, мною теперь предпринимаемой, если бы я не был уверен, что во всякой другой должности, коей меня удостоит государь-император, я всегда буду под начальством вашим; ибо я уже с прошедшего года начал ценить сию лестную и приятную зависимость, и ближайшее знание оной побуждает меня и в сем случае прибегнуть к вам с надеждою, что вы уважите просьбу мою, изложенную с совершенной доверенностью к вашему милостивому расположению: представить его величеству готовность мою к исполнению священной воли его, но вместе с тем и желание мое не быть генерал-квартирмейстером, коего звание я со всевозможным усердием никогда не оправдаю по неопытности в сем роде службы и занятий, мне уже давно чуждым».
Письмо сие было немедленно послано и получено военным министром за обедом. Часа через два после оного приехал от него фельдъегерь с приглашением меня к графу к половине девятого часа вечера. В назначенное время я явился. Граф Чернышев начал с длинной речи, которую он произнес с запинаниями и с опущенными глазами и в которой он изъявил свое удивление видеть, что письмо сие содержало совсем иное от сказанного ему поутру, и между тем старался убедить меня к принятию назначения, коего он представлял мне выгоды и в настоящем, и в будущем, говоря, что оно поведет меня к лучшему еще месту и тому подобное.
