ты собираешься убить меня, сделай это быстро».
Проклятье, ее слова крутятся в моей голове.
— Тебе нужен гребаный душ.
Не обращаю внимания на слова Святого. Черт, возможно, мне действительно нужен чертов душ, но я не мог оставить ее.
Мне удалось благополучно извлечь пули и убедиться, что они не нанесли внутренних повреждений. Одна из пуль задела край поджелудочной железы, но, к счастью, не пробила ее.
— Кинг. Иди, прими гребаный душ. — В голосе Святого слышится раздражение. — Я буду здесь, присмотрю за ней.
Его раздражение оправданно. Захочет ли она прийти в сознание, когда я снова буду рядом? Это все равно, что заново пережить прошлое, только теперь Алекс знает правду.
Если кто и знает, как обеспечить ее безопасность, так это Святой. Я благодарен ему за то, что он позволил мне справиться со всем самостоятельно, и еще больше благодарен за то, что тот остался рядом, когда я в нем нуждался.
Кроме того, он нашел для меня место, где я мог бы подлатать Алекс, где было большинство необходимых медикаментов, а также безопасное место, где мы могли бы остаться, пока она выздоравливает.
Я в большом долгу перед ним за это.
Не спеша поднимаюсь со стула у ее кровати, к которому моя задница была практически приклеена в течение последних десяти часов. Направляясь в ванную, я бросаю на нее последний взгляд, чертовски желая вернуться и сделать некоторые вещи по-другому.
Я бы сказал ей правду раньше.
Я бы сказал ей, что люблю ее.
Переставляя ноги, я закрываю за собой дверь ванной. Достаю из-под туалетного столика сложенное полотенце и поворачиваю кран душа, прежде чем раздеться.
Становлюсь под струю и упираюсь ладонями в кафель. Господи, как бы мне хотелось, чтобы эта вода смогла отмыть меня от всего того дерьма, что я натворил.
Особенность сожалений в том, что они всегда горькие. Если бы я не был наемником много лет назад, у меня не было бы средств убедить своих родителей наконец уйти с работы на фабрике, которая приносила им больше стресса и лишений, чем того стоила.
У меня не было бы средств, чтобы поощрять и финансировать их стремление по организации миссионерских поездок в более бедные страны, такие как Панама, Никарагуа, Гаити и другие.
Они никогда бы не встретили мою сестру и не спасли ее от продажи в рабство.
Я бы не встретил свою сестру, Захари, и не влюбился бы в ее волшебную улыбку. Меня бы не воодушевили ее слова, когда я признался ей в своем желании заниматься медициной в Панаме.
Сестра была единственной, с кем я говорил об этом. И даже в тринадцать лет Захари была старой душой. Черт знает, какие ужасы она повидала, но с тех пор как мои родители удочерили ее, Захари никогда не расставалась со своей прекрасной улыбкой.
Когда она смотрела на меня своими темными глазами, я задавался вопросом, видел ли я в них гордость или мне это только казалось. «Лиам, ты можешь делать все, что угодно, и быть кем угодно. Тебе просто нужно верить в себя и иметь систему поддержки». — Ее улыбка сияет лаской и гордостью, даже в моей памяти. — «Я научилась этому у своей семьи».
Хотя диагноз «рак» был поставлен мне еще до их смерти, уже тогда я нутром понимал, что мне нужно делать. И должен был мыслить нестандартно.
Я знал, что должен ответить на этот «неизлечимый» диагноз словами «отвали». Потому что уже изменил свою жизнь, чтобы стать лучшим человеком. И не собирался сдаваться — не мог этого вынести.
Когда получил известие о том, что они были убиты, мое желание выжить стало только крепче, месть подпитывала меня. Мне было ради чего жить — я хотел, чтобы их убийца страдал и умирал так же, как они. Это породило еще более отчаянную потребность вылечиться.
Однако, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, не было ли это каким-то врожденным инстинктом, который подтолкнул меня в этом направлении, зная, что ждет меня в будущем.
Хриплый, безрадостный смех вырывается из моей груди, потому что был гребаным дураком, думая, что Вселенная не будет издеваться надо мной. Все это время я действительно думал, что все решаю я.
Мне следовало бы догадаться, потому что это было бы слишком просто, черт возьми.
Теперь, когда я жду, пока единственный человек, разбивший мою защиту, растопивший мое чертово сердце, исцелится, я знаю, что мне нужно делать.
И это вполне может оказаться самой трудной вещью, которую я когда-либо делал.
Глава 72
АЛЕКСАНДРА
— Отвали от меня на хрен!
Лиам поднимает руки в знак капитуляции, на его лице отражается беспокойство, когда я прижимаю подушку к животу.
— Мне просто нужно проверить твои повязки, прежде чем я…
— Нет. — Я лучше буду иметь дело с инфекцией, чем с его лживыми руками на мне.
Лиам опускает руки по бокам и зажмуривает глаза, как будто испытывает муки агонии.
— Свали. От меня. — Ненависть и боль пронизывают мои слова. — Отойди от меня! ¡Aléjate de mí! — Я повторяю эти слова на двух других языках, которые он поймет. — Я больше никогда не хочу тебя видеть. — В моем голосе звучит яд.
Лиам резко открывает глаза, которые кажутся тусклыми и безжизненными. Он долго смотрит на меня, прежде чем кивнуть и отвернуться.
Остановившись на пороге спальни, он остается спиной ко мне. Его голос мягче, чем я когда-либо слышала, в нем звучит поражение.
Но я не могу вызвать у него никакого сочувствия. Не после всей этой лжи.
— Святой вызвался присматривать за тобой. — В его следующих словах сквозит ирония. — Он точно предсказал, что ты захочешь, чтобы я ушел.
Повисает пауза.
— Когда ты поправишься, я знаю, ты захочешь закончить начатое. Он поможет тебе со всем, что потребуется.
Любопытство слишком сильно, и я вынуждена спросить:
— Закончить начатое?
Опираясь одной рукой на дверной косяк, Лиам кивает, по-прежнему глядя в сторону.
— Тебе нужно убить Медведева. Это он убил твою семью. — Лиам поворачивается и идет по коридору.
— Он убил и твою семью тоже. — Мой голос едва слышен, но Лиам, очевидно, слышит его и останавливается как вкопанный.
В поле зрения появляется его лицо, и если бы я не сдерживала гнев и чувство предательства, мне было бы больно за него при виде безутешного выражения поражения на его лице.
— Ты значишь для меня больше, поэтому я передаю свою месть в твои руки. — Его горло сжимается, пока Лиам
