это было странно, удивительно и опять как во сне.
Он не помнил, сколько они сидели так. Вошла мама и очень удивилась, что они сидят в темноте, зажгла свет и принесла чай.
Юнона села к столу, а Олег, кое-как сдерживая стон, потому что ноги были как две чугунные станины, повернулся на полубок и, когда боль поутихла, стал пить чай, с наслаждением, чашку за чашкой…
Когда Юнона собралась домой, она подошла к шкафу с книгами.
— Это всё твои книги? — спросила она, оглядываясь.
— Да, — ответил он и удивился вопросу.
— Можно, я выберу что-нибудь почитать?..
— Ну конечно, — ответил он и обрадовался, потому что она угадала его желание.
Она долго смотрела книги и не достала ни одной.
— Посоветуй, — сказала она, улыбаясь и покачивая головой, — никак не выберу. Тут много древних: Плутарх, Цицерон, Тит Ливий… — Глаза ее снова волшебно блеснули, так вечером в тучах далеко и без грома мерцает молния.
— Возьми вон ту, толстую. Не читала?
Она отрицательно тряхнула головой, с усилием вытягивая зеленую книгу.
— Когда ты придешь? — спросил он и напугался: вдруг подумает, что ему жаль книгу, но она поняла все, даже его испуг — так объяснили ее глаза.
— Завтра, — сказала она, краснея. — Если хочешь…
Он хотел сказать, что даже не надеется, не может просить ее об этом.
— Если хочешь… — повторила она. — Ведь мне, в общем, по пути… — Молнии спрятались, глаза были обыкновенные, только слишком темные.
— Завтра меня увезут в больницу, — сказал Олег. — И…
— Тогда я приду к тебе в больницу, — сказала она. — Ну, выздоравливай и не кисни. До завтра.
Она ушла.
И в эту ночь он долго не мог заснуть от боли и от счастливых воспоминаний. Он думал о Юноне, не находил слов, которыми мог бы отблагодарить и обрадовать девочку с широким круглым лицом и тяжелым женским станом. Даже в забытьи он все время видел ее, говорил с ней, жаловался ей на боль…
Утром пришла машина «скорой помощи». Дюжие парни-санитары, громко топая, принесли носилки, переложили Олега и понесли по лестницам. На улице он пораженно глотнул свежего деручего воздуха, пока носилки вкатывали в машину, и не видел, как мать, прячась за спины санитаров в белых шапочках, вытирает слезы. Дверца захлопнулась. Мотор заурчал, и машина покатила мимо собравшихся зевак, которые очень любят поглазеть на чужую беду. Олег был спокоен, пожалуй, первый раз так за все эти дни, хотя ноги жгло все невыносимее и беспрерывная боль уже туманила сознание.
Палата была та же самая, густо заставленная койками, в ней он лежал в первые месяцы, и он не обрадовался ей. Только люди были все другие, хотя тоже с переломами — закрытыми, открытыми, и двое были очень тяжелые, забинтованные с ног до глаз — травмы после автомобильной катастрофы. Был в палате и мальчишка, который выпал из окна и получил сотрясение мозга. Видимо, сотрясение было не такое уж страшное, потому что, едва уходила дежурная сиделка, мальчишка вскакивал с кровати, лазал под койками, скакал на сетке, как акробат на батуте, обезьянкой
выглядывал в коридор, строил рожи, гоготал и вообще никак не подходил к палате, полной вздохов, стонов, а иногда и крепкой мужской брани… Но среди всеобщего молчаливого и громкого страдания Олег почувствовал себя лучше, словно люди помогали ему переносить боль, а может быть, она равномернее распределялась здесь на всех, кроме мальчишки.
В полдень обход делал профессор. Он долго смотрел его ноги, ни о чем не спрашивая палатного врача, потом быстро взглянул в лицо Олега и вздохнул.
— Вот что, молодой человек. Как тебя зовут? Олег? Вот что, Олег, у тебя началось сильное нагноение, а может быть, и похуже… Буду говорить прямо, ты ведь мужчина: надо быть готовым ко всему, даже к ампутации. — И, увидев, как побледнело, заострилось Олегово лицо, добавил: — Конечно, постараемся сделать все, чтобы ноги уцелели. Но… Иногда это бывает невозможно, к сожалению… Слишком было все раздроблено, перемешано с грязью, слишком все раздавлено… Но ты возьми себя в руки. Главное — сохранить жизнь. В крайнем случае, сейчас делают хорошие протезы, в будущем возможны пересадки, ты же знаешь, конечно, о пересадках сердца, и люди живут годами. Но пойми: если не ампутировать при гангрене, можно потерять жизнь… Подумай, времени немного еще есть, а мы поговорим с мамой.
Когда они ушли, палата зашумела.
— Соглашайся, — сказал мужчина без ног. — У меня было то же, и еле спасли, — теперь я поправляюсь.
— Не вздумай! — говорил старик с левой соседней койки. — Им что, а тебе без ног куда? Думай, парень.
А мальчик с сотрясением мозга, вовсю прыгавший на кровати, сказал:
— Точно. Не надо.
Юнона в этот день не пришла. И какой это был вечер, какая ночь, когда надо было самому решиться… А утро было раннее — в больнице рано встают, — и как раз под утро Олег уснул, скорее, задремал. Во сне он видел Юнону, ее хватали за руки, а она прорывалась к нему, ее отбрасывали, куда-то тащили, стаскивали с нее шубу, а она сопротивлялась и кричала: «Пустите меня! Пустите! Я все равно пройду. Я обещала. Пустите!!»
Олег открыл глаза. Он ясно слышал ее голос… Вот только что…
— Пустите! — крикнул он, приподнимаясь, как бы пытаясь встать, и действительно, в этот миг в палату, натягивая сползший халат, ворвалась она, Юнона, с такими испуганными, страшными глазами, что Олег замер, опираясь на локти, не зная, что сказать, а сзади в дверях уже стояли сестры и няни.
— Ну?! — крикнула она, и взгляд скользнул по одеялу, ища его ноги. — Тебя не оперировали?! Нет?! — Она сунулась к его подушке, заплакала взахлеб, повторяя: — Нет?! Нет?! А я так боялась… Я так боялась… О-о-о!.. — Потом быстро вытерла глаза, села на стул, улыбалась и всхлипывала. — Вчера меня не пустили: карантин. Я так боялась… Сказали, что ты в операционной… И я думала… О-о-о… Хм, я думала… ну ладно… Ну хорошо… Я думала… А как ты? А ты не согласился? Нет?
— Нет, — сказал Олег. — Пока не буду… Успокойся. — Только тут понял, что плачет сам, весь скривился, торопливо вытер лицо рукавом и пытался улыбнуться.
— Ты выздоровеешь… — сказала она. — Понял? Ты выздоровеешь… Да, да, я знаю… Понял? Я… — И глаза ее вдруг опять волшебно засветились, или это ему показалось, может быть, показалось сквозь набегающий слезный туман.
— Девушка, немедленно покиньте палату! Что за самоуправство? Немедленно… — требовала появившаяся заведующая отделением.
— Юнона… пойди, — сказал
