в более или менее связную картину. Связь эта не логическая и не рациональная, тем не менее она довольно странным образом проясняет все, что я проделывал, и все, что было проделано со мной. И теперь мне осталось уяснить лишь одно: я должен прийти к вплетенному в общую картину, но совершенно иррациональному осознанию следующего факта: все, что мы научились воспринимать, неразрывно связано с позицией, в которой находится точка сборки. Стоит точке сборки уйти из определенного положения – и мир тут же прекращает быть таким, каким он был для нас всегда.
Дон Хуан заявил, что, если точка сборки смещается за среднюю линию кокона, весь известный нам мир в одно мгновение исчезает из виду, словно его стерли, ибо устойчивость и материальность, столь свойственные ему в нашем восприятии, – не более чем сила настройки.
– Устойчивость мира не мираж, – продолжал он. – Сдвигая точку сборки, видящий встречается не с иллюзией, а с другим миром, который столь же реален, как мир нашей повседневной жизни. Однако новая фиксация точки сборки, породившая этот новый мир, – такая же иллюзия, как и прежняя ее фиксация.
Сейчас, к примеру, ты находишься в состоянии повышенного осознания. Все, что ты способен сделать в этом состоянии, не иллюзия, а такие же реальные вещи, как и тот мир, с которым ты встретишься завтра в своей обычной жизни. Но мир, который ты видишь сейчас, завтра существовать не будет. Он существует лишь тогда, когда твоя точка сборки занимает вполне определенную позицию, а именно – ту, в которой она находится в настоящий момент.
После окончания своего ученичества воин сталкивается с задачей обретения целостности самого себя. В процессе обучения воинов, особенно мужчин-Нагвалей, заставляют сдвигать точку сборки в максимально возможное количество позиций. И однажды тебе придется объединить все эти позиции в одно нераздельное целое.
– Сдвинув, например, свою точку сборки в некоторое особое положение, ты вспомнишь, кем была та женщина, – добавил он со странной улыбкой. – Твоя точка сборки сотни раз находилась в этой позиции.
И тут я начал вспоминать, словно моя память зависела от его слов: смутные образы, неясные ощущения, чувство безграничной привязанности, аромат духов, разлитый в воздухе… Я даже оглянулся. А потом вспомнил. Это была Кэрол – женщина-Нагваль. Ведь я только позавчера с ней встречался! Как я мог о ней забыть?
Следующие мгновения невозможно было описать – казалось, что во мне пронесся вихрь чувств всего моего психологического диапазона. Я спрашивал себя: разве возможно, чтобы я тогда проснулся в ее доме в Туксоне, штат Аризона – за две тысячи миль от Оахаки? И неужели моменты повышенного осознания настолько изолированы друг от друга, что один из них невозможно вспомнить, переживая другой?
Дон Хуан подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Он сказал, что ему в точности известны мои чувства. Его бенефактор заставил его пройти через точно такие же переживания. И так же, как он сейчас пытается успокоить меня, его бенефактор пытался успокоить его самого – словами. Он отдал тогда должное попытке своего бенефактора, но усомнился – и сомневается до сих пор – в том, что возможно успокоить того, кто осознал путешествие в теле сновидения.
Теперь я больше не сомневался. Что-то во мне действительно преодолело расстояние между мексиканской Оахакой и американским Туксоном, штат Аризона. Я ощутил странное облегчение, словно сбросил наконец с себя груз некой вины.
За годы, проведенные с доном Хуаном, в памяти моей накопилось изрядное количество разрывов. Один из них был связан с нашим пребыванием в Туксоне в тот день. Я помню, что никак не мог вспомнить, когда и как я попал в Туксон. Однако я не обратил на это внимания. Я решил, что пробел является результатом моей работы с доном Хуаном. Он всегда осторожно обращался с моими рациональными подозрениями и старался не провоцировать их, когда я находился в состоянии повышенного осознания. Там же, где они были неизбежны, он коротко объяснял неувязки во времени и пространстве природой того, что мы делаем, и свойством такого рода практики нарушать память.
Я сказал дону Хуану, что в тот день оба мы оказались в одном и том же месте, и спросил, означает ли это, что два или несколько человек могут проснуться в одной и той же позиции сновидения.
– Ну конечно, – сказал он, – именно таким образом древние толтекские маги группами отправлялись в неизвестное. Узнать, каким образом кто-то за кем-то следует, нет никакой возможности. Это происходит, и все. Это делает тело сновидения в присутствии другого сновидящего. В тот день ты потянул меня за собой, и я последовал, потому что хотел быть с тобой рядом.
У меня было столько вопросов к нему, но все они казались лишними.
– Как получилось, что я не мог вспомнить женщину-Нагваль? – пробормотал я, и ужасная тревога и тоска охватили меня. Я пытался больше не чувствовать печали, но она вдруг пронзила меня, словно боль.
– А ты и не помнишь ее, – сказал он. – Ты вспоминаешь о ней только тогда, когда смещается твоя точка сборки. Она для тебя – как фантом. И ты для нее – тоже. Ты только один раз встречался с ней, находясь в нормальном состоянии осознания. А она в своем нормальном состоянии осознания вообще ни разу тебя не видела. Ты для нее – такой же образ, как и она для тебя. С той лишь разницей, что ты можешь однажды проснуться и все вспомнить, а она – не может. У тебя есть достаточно времени, у нее же его нет совсем. На пребывание здесь ей отведено совсем мало времени.
Мне захотелось восстать против такой чудовищной несправедливости. В уме я подготовил целый поток возражений, но так ничего и не сказал. Дон Хуан лучезарно улыбался. В глазах его светилось веселье и озорство. Я почувствовал – он ждет моих слов и знает, что я собираюсь сказать. И это ощущение меня остановило. Вернее, я ничего не сказал, потому что моя точка сборки опять сместилась, и я знал, что не стоит жалеть женщину-Нагваль из-за того, что у нее нет времени. Как и мне не стоит радоваться тому, что оно у меня есть.
Дон Хуан видел меня насквозь. Он потребовал, чтобы я закончил разбираться со своим пониманием, и сформулировал причину, по которой не стоит ни чувствовать жалость, ни радоваться. На миг я ощутил, что знаю, но потом утратил нить.
– Подъем, который ты испытываешь оттого, что время есть, равен подъему, который испытываешь оттого, что
