* * *
Когда они пересекли наконец границу, Хабиб заметно повеселел. Он даже пробормотал что-то радостное, на своем непонятном языке обращаясь к девушке, но, не получив в ответ даже взгляда, обиженно засопел и, развязав Алину и содрав с ее губ пластырь, снова уселся у прохода с самым грозным и неприступным видом.
Алина села в углу их своеобразной маленькой камеры и сжала голову руками. Слезы принесли ей некоторое облегчение, но мысли, одна тяжелее другой, свинцовыми гирями перекатывались у нее в голове, вызывая ощущение чуть ли не физической боли.
«Все. Я — в чужой стране. Даже не в Беларуси и даже не в Узбекистане. Здесь я — никто. Я без документов, почти без денег. Без всяких прав. Никто не знает, что я здесь. Я теперь в полной власти этих нелюдей. Что они сделают со мной? За что? При чем тут мой отец? Неужели они и вправду продадут меня в какой-нибудь бордель? Или прибьют, как последнюю собаку? Господи, помоги мне! Я ведь теперь точно им не нужна! От отца они не добились ничего, и теперь им нужно будет избавиться от меня любыми способами!»
Ей вдруг стало так жалко себя. Ей стало так обидно и так тоскливо, что она снова заплакала не в силах сдерживать слезы.
Она плакала не от страха, не от предчувствия ожидающих ее впереди ужасов и унижения. Она плакала от своей полной беспомощности, от одиночества, от чувства покинутости и заброшенности.
Даже образы матери, отца, Александра, возникавшие в ее уставшем воспаленном воображении, вызывали теперь лишь обиду и раздражение — они не смогли защитить ее…
* * *
— Ну что. Банда, вроде бы мы разминулись? — Востряков специально старался говорить спокойно и невозмутимо, ничем не выдавая своего беспокойства, чтобы лишний раз не бередить рану друга.
— Да, кажется, разминулись. Ведь не могли же мы их настолько опередить?
— Мне тоже так кажется. Что ж, поехали на таможню.
Их «мицубиси» стояла на трассе при самом въезде в Брест, и впереди, километрах в полутора, сиял в темноте яркими огнями пост ГАИ, оборудованный при въезде в город.
— Знаешь, у белорусов есть странная привычка обыскивать все автомобили, передвигающиеся по ночам, поэтому, мне кажется, самое время попрятать наши «пушки».
— Ты думаешь?
— Вон там, на посту ГАИ, нас обязательно встретит закованный в бронежилет спецназ, который перетрясет всю нашу машину. Ты уж мне поверь, я здесь не раз проезжал.
— Но ведь мы граждане другого государства!
— Это для них дополнительный фактор раздражения Кстати, спрячь подальше свой российский паспорт. Теперь ты гражданин Украины, не забыл еще?
— Да, конечно.
— Кстати, ты не заметил, тот мост с высокими перилами, через который мы проезжали, далеко остался?
— Да нет. Километров пять-десять, не больше.
— Отлично. Едем. — И Востряков, оглянувшись, резко развернул машину, перепрыгнув через травяную разделительную полосу.
— Ты куда? Нам же к границе!
— Банда, ты собираешься прятать оружие на глазах местных спецназовцев?..
* * *
Когда пистолеты и боеприпасы были уложены в крыльях и навесная защита надежно скрыла следы присутствия тайников, Востряков взял АКСУ и улыбнулся Банде:
— Прощайся, Сашка, с этой «пушкой». Хороша она, но нам придется от нее избавиться.
— Ты думаешь?
— А ты думаешь, мы сможем ее протащить через границу?
— Я не знаю…
— А я знаю. У тебя лопата в машине есть?
— Вроде была.
— Тогда попробуем ее закопать. Запомни место — мост через Мухавец, левый берег. А вдруг когда-нибудь еще пригодится?!
…Скоро все было кончено, и «мицубиси», ведомая Востряковым, снова устремилась к границе.
— Тут, Банда, есть несколько переходов Частники идут на Варшавский мост, а для грузовых машин есть другой пункт, Козловичи. Мне кажется, нам надо сначала подъехать туда.
— Что бы я без тебя, Олег, делал, даже не представляю. Я же во всех этих делах такой профан…
— Банда, каждому свое. Кстати, не откроешь ли ты банку с колбасой? Что-то я проголодался.
— Ты, как всегда, прав…
* * *
Получить полную информацию о машинах арабов оказалось крайне просто. Грузовики опередили их буквально на пару часов, и инспектор таможни, получив хрустящую стодолларовую бумажку, оказался очень любезен, припомнив все до малейших деталей.
— Груз принадлежит фирме «Чехавтотранс», конечный пункт — Прага. А что, ребята, у вас с ними какие-то проблемы?
— Да, нам нужно с этими арабами кое о чем поговорить.
— Осторожно, ребята, их шестеро, и морды этих водителей мне не очень сильно понравились.
— А вы досматривали машины?
— Конечно.
— И больше никого не видели?
— В смысле?
— Ну, девушки с ними не было?
— Нет, а что?
— Да так. А в фуры заглядывали?
— Нет. У нас не было для этого оснований.
Фуры были опечатаны московскими пломбами, все таможенные и транзитные сборы уплачены. Документы, пломбы — все было в порядке.
— Теперь все ясно, — Банда и Востряков многозначительно переглянулись. — Оружия, конечно, при них не было?
— Естественно.
— Ты понял. Банда?
— Что?
— Все было спрятано в фурах. Пломба целая — таможня не трогает. А где и как ставилась пломба — дело левое.
— Вы хотите сказать, что груз не соответствовал документам? — таможенник насторожился.
Если бы ему удалось перехватить контрабанду, он мог бы неплохо продать эту информацию польским коллегам. Дело в том, что польские таможенники получали по четыре тысячи долларов премии за каждый раскрытый случай контрабанды и с радостью покупали информацию о контрабанде у белорусов, оценивая ее в тысячу баксов. Обоюдовыгодное, так сказать, международное сотрудничество в действии.
— Нет, вряд ли. Просто у нас есть кое-какие подозрения насчет конечного пункта назначения. — Востряков постарался замять дело, рассеяв подозрения таможенника. Вряд ли было нужно втягивать в это дело официальные органы.
— Ну, смотрите… А, и еще. Вы ребята вроде хорошие, поэтому лучше я вас предупрежу, — таможенник помялся немного, как будто пытаясь вспомнить что-то важное, и, получив еще двадцатку, «вспомнил»: эти фуры сопровождала легковушка. Черная «БМВ-318», последняя модель.
