горло и взвился с нею. Голландец, видя погибель змеи, завыл с такою силою, что сосны задрожали и скрылся в овраге.
Петер, дрожа, продолжал путь. Тропинка становилась все круче, лес все глуше и темнее. Вот показалась знакомая исполинская сосна. Петер Мунк поклонился невидимому лесному человечку и начал:
Ты, дух лесной, незримый живешь в тени лесов И над тобой бесследно несется ряд веков. Куда лишь взор здесь кинешь — держава все твоя! Явись! К тебе взывает воскресное дитя.
— «Ну, хоть и не совсем то, да для тебя, Петер, уж сойдет», — раздался нежный, тонкий голосок. Он оглянулся. Под сосною сидел маленький старый человечек в черной куртке, красных чулочках и широкополой шляпе на голове. Личико его светилось необыкновенною приветливостью. На грудь спускалась длинная борода, тонкая как паутина; он курил из синей стеклянной трубочки, а когда Петер подошел поближе, то заметил, что и одежда, и башмачки, и шляпа — все было сделано из цветного стекла, но как бы из расплавленной, еще не остывшей массы, так как оно подавалось как сукно при каждом движении человечка.
— «Встретил ты того грубияна, Голландца Михеля?» — спросил малютка, странно покашливая при каждом слове. — «Он напугать тебя хотел, да отобрал я у него волшебный жезл; нескоро его назад получит».
— «Да, господин Стекольщик», — отвечал Петер, низко кланяясь, — «напугал он меня, сознаюсь. Вы верно тем глухарем были, что змею унес: от души благодарю за великую услугу. Я пришел совета у вас попросить. Дела мои неважно идут. Совсем житье скверное стало. Далеко ли угольщиком уйдешь? Ведь я еще молод; мне кажется, могу на лучшее пригодиться. Как на зло видишь других, те как-то скоро сумели устроиться. Взять хоть толстого Эзекиила или Плясуна: ведь у них деньги что сено».
— «Петер!» — сказал малютка строгим голосом, далеко отпихивая дым из трубки. — «Петер, никогда мне о тех людях не говори. Что из того, что они проведут несколько лет относительно счастливо, а затем в сто раз несчастнее будут? Зачем презирать свое ремесло? Твой отец и дед были люди честные, всеми уважаемые, а занимались им же. Петер Мунк! Неужели любовь к праздности привела тебя ко мне?»
Петер смущенно поник головою.
— «Нет», — отвечал он. — «Я знаю, что леность мать всех пороков. Не гневайтесь, не выслушав меня. Мне не работать лень, мне просто мое ремесло нравится меньше, чем всякое другое. Угольщик, согласитесь, считается самым ничтожным человеком в мире; стекольщики, часовщики, плотовщики куда большим почетом пользуются!»
— «Часто высокомерие лишь начало падения», — возразил несколько приветливее Стеклянный Человечек. — «Странные вы, люди, существа! Редко кто доволен своим положением, т. е. тем, в котором родился и вырос. И к чему? Будь ты стекольщик, ты стремился бы стать сплавщиком, а будь ты сплавщиком понравится тебе стать лесничим или каким-либо чиновником? Но, будь по твоему. Если только обещаешь работать, я помогу тебе выйти в люди, Петер. Видишь ли, я всегда исполняю три желания всякому воскресному ребенку, который сумеет добраться до меня. Первые два исполняю беспрекословно: третье — предоставляю себе право отказать, если оно безрассудно. И так, желай что хочешь. Только Петер, смотри, выбирай осмотрительно, с толком».
— «Вот как! Ах, какой же вы славный человечек: все сокровища у вас под рукою. Ну — раз я могу желать все, что мне вздумается — хочу я прежде всего танцевать лучше, чем Плясун и иметь столько денег в кармане, как толстый Эзекиил».
— «Дурак!» — гневно крикнул Человечек. — «И не стыдно желать такую глупость: танцевать лучше всех, да деньги на кости швырять! Стыдись, глупец, ты сам себя обираешь! Что тебе и матери твоей бедной пользы от твоих танцев? Что тебе деньги, раз они все в харчевне останутся, как у этих господ? Ведь всю неделю у тебя ничего не будет и будешь нуждаться по-прежнему. Даю тебе еще желание, но, смотри, поразумнее!»
Петер почесал за ухом. «Так уж позвольте мне самый лучший стеклянный завод во всем Шварцвальдене со всеми принадлежностями и деньгами, чтоб вести дело».
— «Больше ничего?» — спросил карлик озабоченно. — «Петер, подумай, не надо ли еще чего?»
— «Да — разве еще лошадку, да повозочку».
— «Ах, ты глупый, глупый парень!» — закричал карлик и с досады так швырнул свою стеклянную трубочку, что она вдребезги разлетелась о сосну. — «Лошадку? Повозочку? Да тебе разума надо было просить, простого человеческого разума и знания дела, а не лошадок и повозочку. Ну, ну, не печалься, постараемся устроить, чтоб все на пользу пошло; второе желание еще не так безрассудно. Стеклянный завод хозяина прокормит, а если б еще при этом побольше знания дела, да разума, явились бы сами по себе и лошадка и повозочка».
— «Но ведь у меня осталось еще одно желание», — смущенно проговорил Петер. — «Могу теперь пожелать разума, если вы находите, что он уж так необходим для меня».
— «Нет, подожди. Мало ли еще может встретиться затруднений, прибереги третье желание. А теперь ступай домой. Вот тебе две тысячи гульденов», — добавил лесной дух, подавая Петеру небольшой кошелек, — «и больше не проси, а то повешу на первой сосне. Таковы мои правила с тех пор, как лесом владею. Дня три тому назад умер под горою владелец лучшего стеклянного завода в здешней местности. Отправляйся туда завтра утром и покупай завод. Веди себя хорошо, не ленись работать, а я буду навещать тебя и помогать советом и делом, раз не сумел ты запастись разумом. Но опять-таки повторяю тебе, первое твое желание ничего не стоит. Берегись беганья по харчевням, Петер! До добра оно никого не доводит». Человечек тем временем добыл себе новую трубочку, туго набил
