Мне часто задают вопросы, с чего я начал, говорил преподобный. Никакой тайны тут нет. Когда я впервые услышал радио, то понял, для чего оно предназначено. Мой дядя, брат матери, собрал приемник. Выписал по почте детали. А когда прислали, собрал все части сам. Мы жили на юге Джорджии и слышали о радио, но ни когда его не видели. Радио все изменило. Я сразу понял, какой от него толк. Потому как с радио уже нельзя отговориться незнанием. Конечно, если не слышать Божьего слова, можно ожесточиться душой, но ты включаешь приемник на полную мощность, и все! Сердце внемлет святым словам! Просто и понятно. Нет, я сразу понял, какой толк от радио. Потому-то я и стал священником.
Преподобный говорил и накладывал себе на тарелку еды, а потом умолк и принялся есть. Он не отличался большими габаритами, но съел две полные тарелки, а потом и большущий кусок персикового пирога и выпил несколько стаканов пахты.
Насытившись, он вытер рот рукавом и отодвинул стул.
Отлично. А теперь прошу меня извинить. Работа не ждет. У Господа нет выходных.
Он встал и вышел из кухни. Блондинка положила Джону Грейди еще пирога, и он сказал спасибо и стал есть, а она смотрела на него.
Он первый, кто придумал возложение рук по радио, сообщила она.
Простите, мэм?
Это он придумал. Клал руки на радиоприемник и исцелял всех, кто слушал его, положив руки на свои приемники.
А, вот как…
До этого ему присылали разные вещи, и он возлагал руки на них и произносил молитвы. Но тут возникали проблемы. Люди требуют слишком многого от священника. Он исцелил массу народа, и слухи о нем распространились далеко-далеко, но потом, как это ни печально, возникли осложнения… Я так и знала…
Джон Грейди ел. Женщина смотрела на него.
Они стали присылать мертвецов, вдруг сказала она.
Виноват?
Стали, говорю, присылать мертвецов. Заколачивали в ящики и отправляли по железной дороге. Но что он мог поделать? Только Иисус Христос умел воскрешать покойников.
Да, мэм.
Еще пахты?
Да, с удовольствием, мэм. Очень вкусно.
Рада, что вам понравилось.
Она налила ему стакан и снова села.
Он работает все время. Никто и не подозревает, как он много работает. Его голос разносится по всему миру.
Правда?
Нам пишут даже из Китая. Вы представляете? Маленькие желтые китайцы сидят у приемников и слушают Джимми.
Неужели они понимают, что он говорит?
К нам приходят письма из Франции… Из Испании… Со всего света. Его голос – это инструмент Господа… Можно забраться на Южный полюс, и все равно услышите его голос. И в Томбукту тоже. Куда бы вы ни отправились, повсюду можно услышать его голос. Он всегда в эфире. Стоит только включить радио… Они пытались закрыть радиостанцию, но она в Мексике. Потому-то и приезжал сюда доктор Бринкли. Чтобы обнаружить радиостанцию… Его слышно даже на Марсе.
Правда?
Я вам говорю… Когда я представляю, как эти марсиане впервые услышали слова Иисуса, я просто начинаю плакать. А все это благодаря Джимми!
Из дома донеслось грозное храпение. Женщина улыбнулась.
Бедняжка… Он так утомился. Никто не представляет, сколько у него работы.
Джон Грейди так и не нашел владельца гнедого. К концу февраля он снова двинулся на север. Он ехал по обочине асфальтового шоссе, а две лошади шли следом. В первую неделю марта он вернулся в Сан-Анджело. Он ехал по знакомым местам и, когда стемнело, оказался у ограды Ролинсов. Выдался первый теплый вечер, ветра не было, и вокруг стояла полная тишина. У конюшни он спешился, подошел к дому. В окне комнаты Ролинса горел свет. Джон Грейди сунул в рот два пальца и свистнул.
Ролинс подошел к окну и выглянул наружу. Несколько минут спустя он вышел из кухни и, обогнув дом, появился перед Джоном Грейди.
Это ты, приятель?
Я…
Живой. Живой и здоровый?
Ролинс обошел его кругом, глядя так, словно перед ним была какая-то диковинка.
Я решил, что тебе захочется получить обратно своего коня, сказал Джон Грейди.
Ты хочешь сказать, что привел Малыша?
Он вон там, у конюшни.
Здорово!
Они выехали в прерию, спешились и, отпустив лошадей бродить вокруг, сели на землю. Джон Грейди рассказал Ролинсу, что произошло с тех пор, как они расстались на автобусной станции. Потом они сидели и молчали. Над западным горизонтом стояла полная луна, и мимо нее, словно призрачные парусники, пробегали облака.
Мать видел, спросил Ролинс.
Нет.
Ты знаешь, что умер твой отец?
Да. Мать знает?
Она пыталась найти тебя в Мексике.
Ясно.
Мать Луисы сильно хворает.
Абуэла?
Да.
Как они там вообще?
Вроде ничего. Я видел в городе Артуро. Тэтчер Коул нашел ему работу при школе. Убирает, подметает и так далее…
Абуэла выживет?
Не знаю. Она ведь очень старая.
Ясно.
А куда ты теперь?
Куда-нибудь двинусь.
Куда?
Сам не знаю.
А то есть работа на нефтедобыче. Здорово платят.
Знаю.
И вообще можешь жить у нас.
Я все-таки двинусь дальше.
Здесь по-прежнему можно жить.
Знаю. Но это не мое.
Джон Грейди встал и повернулся туда, где над горизонтом на севере вставало зарево от городских огней. Затем он подошел к своему коню, подобрал поводья, сел в седло и, подъехав к гнедому, схватил его за недоуздок.
Забери своего коня. А то он пойдет за мной, сказал он Ролинсу.
Ролинс подошел к Малышу, взял его за повод и застыл возле него.
Ну а где же твое, спросил он.
Не знаю. Не знаю, что стало с этой страной.
Ролинс промолчал.
Еще увидимся, дружище, сказал Джон Грейди.
Обязательно.
Ролинс держал Малыша, пока Джон Грейди не развернул Редбо и не двинулся в путь. Ролинс чуть присел, чтобы лучше видеть уменьшавшиеся фигурки коней и всадника, но вскоре они растаяли в темноте.
В день похорон в Никербокере было ветрено и холодно. Джон Грейди вывел своих коней на луг напротив кладбища, а сам сел у дороги и стал смотреть на север, где собирались тучи. Вскоре с севера показалась похоронная процессия. Впереди ехал старый катафалк-«паккард», за ним тянулась вереница пыльных, повидавших виды легковушек и грузовиков. У старого мексиканского кладбища машины остановились, из них стали вылезать люди. Те, кому было положено нести гроб, стояли у катафалка в черных полинявших костюмах. Потом, когда все собрались, они подняли гроб с телом Абуэлы и направились к кладбищенским воротам. Джон Грейди стоял на другой стороне шоссе и держал в руках шляпу. Никто из приехавших не обращал на него внимания. Процессия медленно двинулась за гробом. Замыкали шествие священник и мальчик в белом, который время от времени звонил в колокольчик. Тело было предано земле, присутствовавшие вознесли молитву, всплакнули, кто-то даже зарыдал, после чего все пошли назад, вытирая слезы и, помогая друг другу, обходить рытвины. Вскоре машины одна за другой стали выезжать с обочины на асфальт и удаляться на север.