на Перевал, только вестники знали всю правду. А в Поднебесье слушают тех, кто пережил Эпоху Мора. Серый Повелитель до нас не дошёл, зато другие беды добрались. Мор западные города обезлюдил. Поганые Тавриты лучше всех продержались. Как только Край отогрелся, скотоводы явились с войной в Дом и Аруч. Десять Зим прошло, как Тавриты нас захватили. Некому было противиться – города от морозов ослабли. Чудь, Крода и Китеж успели новый союз заключить, не склонились перед Иваном Тавритским. Все последние годы в Поднебесье – война. Много крови пролилось, но верх никто взять не может. А тут христиане голову подняли. Пока сильные в Поднебесье дрались, богомольцы старую веру по всем углам воскресили. И теперь так выходит, что путь к победе лежит через Настоятеля и Монастырь…
Сказав это, Славомир кивнул в сторону крестианской семьи. Вера наклонилась над Михаилом и сбивчиво причитала сквозь слёзы. Егорка крепко держал брата за руку, просил его не умирать, обещал быть послушным.
Влада не поверила словам пленника и спросила:
– Да какой может быть толк от этих «рабов» богомольных?
– Они везде! – выпалил Славомир. – Христианских селений стало так много – не счесть: и в наших землях, и в Китежских. Старой веры до поры замечать не хотели – мало ли, чем люди Зимой в Тепле маются? О добрых небесах всем толкуют, бывает, что приманят кого, но остальные-то всё равно Родовой Искон почитают! Бывало, что и грабили христиан, целыми семьями вырезали – народ везде разный. Но пока Монастырь стоит, старая вера не сгинет! В ней теперь страшная сила. Можно было войной на общину пойти, но Красный Иван хитрее придумал: волхвов, которые с первых Зим в городах проповедовали, тут же изгнал, Чуров по рекам сплавил и окрестил Дом, Тавриту и Аруч.
– Чего?! – нахмурилась Влада и брезгливо отошла от Славомира.
– Того! Сказал, что нам от этого только прибыток! А Китеж, Крода и Чудь среди многобожцев остались. Иван решил, что, если окрестимся, тогда борьба против них подымет всех христиан и ударит по Китежу так, что он под озером сгинет! Мы со старым Настоятелем пытались договориться, но дед упёрся. Сначала крестил нас безбоязненно, а потом, как Иван начал его к войне подводить, сразу всё понял. Хитрый был старикан, втихушку дела крутить начал. Вот Тавриты и разозлились. А что делать? Воевать мы с ними теперь не могли – какое же это крещение, если единоверцев опять гробить надо? Давить начали по-другому: Настоятеля старого успокоили, а когда деда не стало, с новым вроде как сговорились. Чтобы этот не своевольничал, мы к себе в города христианские семьи переселили, заложниками. Ну, а сами-то мы теперь…
Славомир показал на шее шнурок с маленьким крестиком:
– Теперь не просто война между нами, а бойня за праведную веру начнётся. Против «язычников» боремся – всякий христианин нам в этом должен помочь. Только одного Ивану для полного счастья не хватило – дочь старого Настоятеля хотел себе в жёны, чтобы союз с Монастырем укрепить. Да только не выгорело ему. Как только родители у девки умерли, она с братцем сбежала. Да и новый Настоятель не таким уж покладистым оказался. Начал, гнида такая, дозоры кругом рассылать – думал новую общину устроить. Людей своих от войны сберегал!
Серко наклонился к уху дружинника и тихо спросил:
– Это вы дозор у старого дома в лесу перебили?
– Может и так… Мы вас по карте выследили, которую у мёртвого разведчика отыскали. Христиане всё больше из-под рук выбиваются: сами воевать не хотят, но видят, как Иван их на бойню кровавую тащит. Вот и молодёжь решила сбежать, хотя за ними следили. Вера и есть – та самая дочка старого Настоятеля. От беды спасалась, всю их семью хотели прямо к Ивану доставить. По чести сказать – жалко её. Доброй жизни с Иваном не будет – он христиан ненавидит! Все помыслы его к Монастырю – из корысти. Хотя Вера ему очень нравится, аж слюной исходит, развратник, когда о ней думает. Чёрт всегда к непорочному тянется – осквернить хочет. Ивану шестой десяток пошёл, весь срамной болезнью изъеденный, но как был блудником, так и остался!..
Славомир замолчал. Серко понял, что старый вояка рассказал всё, что знает. Но Влада и не думала отпускать чужака, который устроил для них западню. Волчица приблизилась к дружиннику со спины, готовя нож для расправы. Славомир опустил седую голову и вдруг сдавленно засмеялся:
– Не отпустите, знаю. Вы же людей резать привыкли. Навье племя – хуже чумы. Как только норы ваши у общин появляются, люди от ужаса Тепло бросить готовы. И зачем вы живёте? Зачем нападаете, грабите, в рабство волочите, во тьму?!
– Ради рода, – коротко ответила Влада и нож потянулся к горлу врага.
«Стой!» – одёрнул Серко и наклонился к часто задышавшему Славомиру, чтобы спросить напоследок. – Сам-то ты Ивана Тавритского уважаешь? Любишь его? Верно служишь?
– Долг свой перед ним исполняю, но никогда не любил! Он Дом поборами разоряет и голодом детей наших морит. Всё отбирает и в Тавриту везёт, общины у него в вечном долгу. Он дочурку мою старшенькую в наложницы захотел, так она на себя руки чуть не наложила – вот как Ивана мы любим! Спрятали её в одиноком Тепле, до сих пор боимся, что сыщет. Всю жизнь я Ивана Красного ненавижу, чтоб он сдох на лютом морозе, весь Дом его презирает! Но ничего, настанет наш день, ещё посчитаемся!
Дружинник от злости сжал кулаки. Он говорил честно – Серко учуял бы ложь.
– Неужели отпустишь его? – не поверила Влада.
– Верьте тому, у кого ярость в глазах, а с губ летит всё, что он думает, злость – честнее всего, – повторил брат её
