великого множества интеллектуалов, которые открыто занимают позицию по общественно значимым вопросам и выступают за коллективные действия в отношении стран, совершенно им неизвестных, никто не высказался по этому поводу лучше, чем один из наиболее скомпрометированных интеллектуалов ХХ века – Бертольт Брехт (который уж точно знал, о чем говорил):
Во время маршировки многим невдомек,
Что враг находится во главе колонны.
Голос, подающий команду, —
Это голос врага.
Произносящий грозные речи против врага —
Сам враг[28].
1997
Ожидание Годо в Сараеве
Ничего не поделаешь.
В ожидании Годо
1
Я отправилась в Сараево в середине июля 1993 года, чтобы поставить В ожидании Годо, не столько потому, что мне всегда хотелось режиссировать пьесу Беккета (хотя мне действительно этого хотелось), сколько потому, что идея спектакля дала мне практическую причину вернуться в Сараево и провести там достаточно времени – месяц или больше. Я провела там две недели в апреле и приехала снова, тронутая судьбой многострадального города; некоторые из горожан стали моими друзьями. Но я не могла оставаться простым свидетелем: ограничиваться встречами и визитами; дрожать от страха или чувствовать себя отважной; испытывать тоску; вести душераздирающие разговоры; негодовать; худеть. Если мне суждено было вернуться, я должна была что-то сделать.
Современный писатель не может жить, считая, что главная его задача – донести до мира весть. Новости сообщат и без него. Многие превосходные иностранные журналисты (большинство из них выступают за интервенцию, как и я) сообщали о лжи вокруг конфликта в Боснии и о бойне уже с начала осады, однако решение западноевропейских держав и США не вмешиваться остается неизменным, тем самым играя на руку сербскому фашизму. Я не питала иллюзий, будто моя поездка в Сараево с целью поставить пьесу окажется хотя бы настолько полезной, насколько полезной могла бы оказаться, скажем, поездка врача или инженера по водным системам. Мой вклад совсем небольшой. Но из трех вещей, которые я умею делать, – писать, снимать фильмы и режиссировать в театре, – только театральная постановка, как я смела надеяться, была бы создана и предназначена сугубо для Сараева, представлена городу и его жителям.
В апреле я познакомилась с молодым театральным режиссером Харисом Пасовичем, уроженцем Сараева, который покинул город после окончания учебы и заслужил репутацию театрального деятеля, в основном в Сербии. Когда сербы развязали войну в апреле 1992 года, Пасович уехал за границу, но осенью, во время работы над спектаклем Сараево в Антверпене, решив, что не может оставаться в безопасном изгнании, он сумел пересечь границу, миновав патрули ООН, и под выстрелами сербов вернулся в замерзающий, осажденный город. Пасович пригласил меня на свою постановку Град – коллаж декламаций с музыкальным оформлением, отчасти на основе текстов Константина Кавафиса, Збигнева Герберта и Сильвии Плат, с участием двенадцати актеров. Он поставил спектакль за восемь дней. Теперь он готовил гораздо более масштабную постановку, Алкесту Еврипида, после которой один из его студентов (Пасович преподает во всё еще функционирующей Театральной академии) намеревался ставить Аякса Софокла. Однажды Пасович спросил меня, не буду ли я заинтересована в том, чтобы вернуться через несколько месяцев и поставить в сараевском театре пьесу.
Более чем заинтересована, ответила я.
Мне хотелось добавить: «Позвольте подумать о том, что я могу сделать», но он уже продолжал: «Какую пьесу?» Поддавшись минутной браваде, я сделала выбор, на который, может быть, не решилась и в результате долгих размышлений. Пьеса Беккета, написанная более сорока лет назад, кажется созданной для Сараева.
После возвращения из Сараева меня часто спрашивали, работала ли я там с профессиональными актерами. Многие, как я поняла, находят удивительным, что в осажденном городе вообще жив театр. В действительности из пяти театров довоенного Сараева до сих пор эпизодически действуют только два: Камерный театр, где в апреле я была на вполне безликой постановке Волос, а также на Граде Пасовича, и Молодежный театр, где я решила ставить Годо. Оба этих театра небольшие. Большим был закрытый в начале войны Национальный театр – там ставили оперу и выступал Сараевский балет, но были и драматические постановки. Перед прекрасным зданием цвета охры (только слегка пострадавшим от обстрелов) до сих пор виднеется плакат начала апреля 1992 года, анонсирующий новую постановку Риголетто, которая так и не состоялась. Большинство певцов и музыкантов и артистов балета покинули город вскоре после нападения сербов (им было легче найти работу за границей), тогда как многие из драматических актеров остались – и жаждали играть.
Другой вопрос, который мне часто задают: кто пойдет смотреть постановку Годо? Кто, если не те же люди, которые пошли бы смотреть В ожидании Годо в мирное время? Образы сегодняшнего разрушенного города затрудняют понимание, что когда-то Сараево был чрезвычайно живой и привлекательной провинциальной столицей с культурной жизнью, сравнимой с другими старыми европейскими городами среднего размера, и это, конечно, предполагает наличие театральной публики. Как и в других странах Центральной Европы, театр в Сараеве был в основном репертуарным и включал как шедевры прошлого, так и самые популярные пьесы XX века. В Сараеве всё еще живут как талантливые актеры, так и образованные зрители. Отличие от прошлых времен состоит только в том, что как актеры, так и зрители могут быть убиты или покалечены пулей снайпера или минометным снарядом – по пути в театр или из него; но ведь несчастье может подстерегать горожан Сараева и в их гостиных, и пока они спят в спальнях, и пока они несут что-то из своих кухонь или выходят из квартир.
Но разве эта пьеса не слишком пессимистична, спрашивали меня. Не удручающий ли это спектакль для аудитории в Сараеве? Не было ли претенциозным или бесчувственным ставить там Годо – как если бы художественное изображение отчаяния неуместно, когда люди действительно пребывают в отчаянии; как будто люди в такой ситуации хотят смотреть, скажем, только Странную пару. Этот снисходительный, ханжеский вопрос лишь заставил меня осознать, что задающие его ничего не знают о жизни в Сараеве, что их мало заботит литература или театр. Неправда, что человек всегда хочет развлечений, которые позволят ему уйти от реальности. В Сараеве, как и в любом месте, есть люди, которые способны черпать утешение или воодушевление в том, как искусство подтверждает и преобразует их чувство реальности. Последнее не означает, будто люди в Сараеве не скучают по развлечениям. Литературный редактор Национального театра, присутствовавшая на всех репетициях Годо со второй недели, выпускница Колумбийского университета, просила меня в следующий раз привезти ей несколько экземпляров Vogue и Vanity Fair – ей хотелось вспомнить
