его на помощь. Открыв глаза, он увидел, как Михайло борется с Кариной, и никто не может никого одолеть. Обнаженная женщина выскальзывала из его рук, извиваясь, как змея, и, как безумная, пинаясь, царапаясь и кусаясь. Михайло с трудом выдерживал ее натиск. Однако медленно, но неотвратимо они соскальзывали с валуна в озеро. Одна нога Карины уже почти касалась воды. Еще немного, и она могла бы оказаться в озере и увлечь за собой Михайло, который ни за что не выпустил бы ее из своих рук.
Когда Олег осознал это, сонная одурь, навеянная злыми чарами русалки, мгновенно покинула его. Он подскочил, схватил сеть и бросился к валуну. Подбежав, он увидел, что Михайло уже почти изнемог, а Карина вот-вот соскользнет в воду. И, не раздумывая, накинул сеть на них обоих. А потом, как заправский рыбак, потянул сеть с уловом и оттащил ее подальше от озера.
Это была очень тяжелая работа. Олег взмок от пота и часто и прерывисто дышал, завершив ее. Зато Карина, оказавшись вдали от воды, сразу затихла, будто лишившись подпитывающей ее силы. Она лежала в объятиях Михайло и только яростно выла от бессилия и отчаяния. Но затем смолкла и неподвижно замерла. Это было похоже на обморок.
Михайло не сразу поверил, что все закончилось, и разжал стальной капкан своих рук. Какое-то время он еще лежал неподвижно рядом с Кариной, а потом произнес, обращаясь к Олегу:
– Помоги мне выпутаться из этой чертовой сети.
Когда с помощью Олега ему это удалось, вид у него был слегка пристыженным. Словно пытаясь оправдаться, Михайло сказал:
– Никогда бы не подумал, что у женщины может быть столько силы.
– Она пока еще не женщина, а русалка, – напомнил ему Олег. – И давай поторопимся, пока Карина не пришла в чувство. Кто его знает, чем это обернется. Я ни за что не могу поручиться после того, что только что видел.
Михайло не стал возражать. Он думал точно так же.
Вдвоем они быстро разложили костры и разожгли их. Ветер затих, и пламя высоко взметнулось к темному небу, на котором набежавшее облако прикрыло месяц. Всего костров было шесть, по одному на каждой вершине пентаграммы. В центре они положили Карину, предусмотрительно не став освобождать ее от сети. Русалка все еще была без сознания. И это начинало беспокоить Олега. Но он промолчал, чтобы не пугать Михайло, который и без того от волнения был непривычно суетлив в движениях и за все время не проронил ни слова, будто окончательно онемел. Это был не первый языческий обряд, в котором Михайло принимал участие, но впервые он чувствовал свою кровную заинтересованность в нем, словно решалась его собственная судьба.
Затем они переоделись. Олег надел бычью шкуру, Михайло – медвежью. Олег делал все так, как его научил Тимофей. Он простер обе руки к облаку, заслонившему месяц, и глухим от волнения голосом произнес:
– Как огонь горит, как вода течет, как птицы летят, как звери по лесам рыщут, так ты, владыка наш Велес дороги открываешь, замки отпираешь, преграды с пути убираешь.
Михайло вторил ему, часто повторяя: «Велес! Велес! Велес!», словно заклиная языческого бога снизойти и услышать жреца.
– Ты, чародейство ведущий, за скотами и зверями радеющий, трясовиц прогоняющий, боли и хворобы изгоняющий, жизнь дающий, услышь молитву мою, – говорил Олег. Но это был уже не он, а языческий жрец Горыня. Он сам не заметил, когда произошло это превращение, которому немало способствовала экзальтация, вызванная волнением и непривычной экзотической обстановкой. Но было еще жгучее стремление спасти Карину. Помочь Михайло. И получить прощение Марины. Это триединое желание оказалось сильнее скепсиса и неверия, которые владели им до сих пор. Жар от костров согревал его, но не обжигал. И в свете этого пламени рождалась новая ипостась человека.
Зато женщина в сетях начала судорожно извиваться и вскрикивать, и было непонятно, что ее мучило – пламя или молитва. А, может быть, и то, и другое.
– Ты венец делу всему и жизням земным, Велесе, боже наш! – возвысил голос жрец Горыня. – Пусть наполнится сердце мое радостью от сотворенного тобою, ибо молитва моя с сердцем чистым и помыслами светлыми.
Рога быка качались в такт словам, будто подтверждая их истинность. И медведь, круживший вокруг костров, тоже кивал и кланялся, часто падая ниц и поднимаясь с земли, чтобы продолжить свой невиданный импровизированный танец.
– Снизойди к просьбе служителя твоего, Велесе, и верни русалии человеческий образ и подобие, ибо неповинная она и не по своей воле обратилась, а была принуждена к тому злыми чарами.
Женщина пронзительно закричала и на самой высокой ноте неожиданно смолкла, словно испустив дух. Она перестала извиваться и замерла. А с ее лица пропало дикое выражение, сгладив заостренные черты и вернув мягкие линии подбородка и щек.
– Благослови, Велесе! – провозгласил жрец Горыня. – Пусть будет так, как ты пожелаешь!
Медведь простерся на земле и уже не вставал, видимо, обессилев. Пламя кострищ стало ниже, словно те тоже устали. Жрец в бычьей шкуре, чувствуя изнеможение, опустился на валун. А облако в небе, гонимое ветром, уплыло, и снова показался месяц, такой ясный, будто только что родился на свет. Он завис над озером и сиял, словно пытался внушить надежду в милосердие языческого бога Велеса.
Глава 37. Из русалки в человека
Над озером пролетел, тревожно каркая, черный ворон и сгинул в предрассветных сумерках. И, словно пробужденный им, раздался удивленный женский голос:
– Что я здесь делаю? – А затем прозвучало еще более изумленным тоном: – И почему я голая?
Олег, уже давно скинувший с себя бычью шкуру, сидел у почти потухшего костра и безучастно смотрел на угли, по которым изредка пробегали красные искры, оживляя их. Михайло лежал на спине, пристроившись на медвежьей шкуре, и незрячими глазами наблюдал за тем, как бледнеет небо, предвещая скорый рассвет. Услышав голос, оба с радостными возгласами вскочили на ноги. Они уже почти потеряли надежду на то, что Карина очнется от летаргического сна, в который она впала после завершения обряда. Несколько часов она пролежала, не подавая признаков жизни, и они винили себя в том, что убили ее. Это была ужасная ночь, полная раскаяния и сожаления. Разочаровавшийся в язычестве Олег едва не забросил бычью шкуру в озеро, но его удержал Михайло, опасавшийся гнева Велеса. Однако Михайло и сам выглядел огорченным.
И тем стремительнее был сейчас переход от отчаяния к восторгу. Они бросились к Карине, которая сидела на траве, зябко кутаясь в рыбацкую
