скрозь гузку, и на угольки. И прощайте ласковые взоры! Небось Самсон и сам голубятинку шамает. Вон какую ряжку наел… Хозяин! — заорал он на весь двор. — Нашли!
Внизу мешка проступило мокрое пятно. Подбежала еще одна кошка — рыжая. Обе они, задирая морды, плакали, как младенцы. Ненасытный старичок тыкал пальчиком в сетки, приценялся, и Самсон таскался за ним с палкой-ловилкой. Впрочем, его единственный глаз примечал все. И когда Таракан отправился проверить, что в мешках, — горох или просо, — Самсон крикнул:
— Ты там чего позабыл?
Волшебное голубиное царство рассеялось, как дым на ветру. Глазам Славика открылся мертвый, лысый, без травинки двор, тесно заставленный приземистыми, сбитыми из чего попало клетками, в которых за проволочной сеткой дожидались своей страшной участи голуби и голубки.
Черный ход был единственным путем в хозяйские хоромы. В тяжелой колодине торчал железный косырь, чтобы соскребывать грязь в сапог.
— Нет, Самсонушко, — припевал старичок, возвращая очередного голубка. — Этот не подойдет. Одне косточки. Гуляет, озорник, много… Ты мне барышню излови. Вон ту, монашенку черненькую…
— Да ты что! Она на яйцах сидит.
— Господи боже! Супруг догреет.
— Душегуб ты, — сказал Самсон. — Больше ты никто!
Но все-таки достал наседку, и старичок стал ее щупать, заводя глаза в небо.
— Нету в тебе, Самсонушко, истинной доброты, — припевал он мягонько. — Нету в тебе истинного христианского милосердия ни к недужному старцу, ни к малому отроку…
Самсон махнул рукой и пошел к ребятам.
— Которая ваша? — спросил он и протянул ладонь за деньгами.
— Сперва голубку представь, — сказал Таракан.
Самсон молча держал на весу четырхугольную ладонь.
Коська вытащил из кармана деньги. Самсон двигал монеты по буграм ладони до тех пор, пока толстые, каленые пятаки не отложились по краям, а серебро осталось посередине.
— Мало, — сказал он.
Ребята замерли.
— Как это мало? — помрачнел Таракан. — Цена законная. Рубль.
— У тебя рубль, у меня — два. И четырнадцать копеек.
— Ты же вчера еще загнатых хохлачей за рубль отдавал, жила.
— Вчерась за рубль. А сегодня — за два.
— А если нет, то почему? — спросил Коська.
Самсон снял с него кепи, высыпал туда деньги и посоветовал:
— Еще рубль четырнадцать наворуешь — приходи. Монеты просыпались на землю. В кепи была дырка.
— Дяденька, — сказал Славик — Ну, пожалуйста, будьте любезны, отдайте нашу Зорьку. Я вас очень прошу.
— Ты чей? — уставился на него Самсон.
— Я Славик. Я вам за Зорьку заводной паровозик принесу. И вагончики… Хорошие вагончики, дверцы открываются. Через два дня у меня день рождения. Мне паровозик подарят, и я вам сразу принесу… Все принесу, и рельсы и вагончики… Ну, пожалуйста…
Под бородой Самсона шевельнулась улыбка. Что-то давно позабытое заворочалось у него в голове.
— И дверки, значит, открываются? — спросил он.
В это время раздался пронзительный, девчачий голос Таракана:
— А ну, отдавай трубача добром, живоглот одноглазый!
Хозяин косолапо повернулся.
Таракан стоял шагах в десяти, не сводя с Самсона крапчатых золоченых глаз. В руке у него вздрагивала палка с проволочной петлей. Сладкое предчувствие битвы одурманивало его.
— Чего вылупился, зевло собачье? Представь трубачиху сию минуту, а то последний глаз выну.
— Так ты что? Грабить меня собрался? — спросил Самсон весело.
— Грабить не грабить, а без турмана не уйду.
— Силком возьмешь? — поинтересовался Самсон.
— Не дашь сам, так силком.
— Вот это да! — Самсон в восторге шлепнул руками по бедрам. — Грабеж среди бела дня и при свидетелях… А? Во какие атлеты растут! Днем и при всем при народе, а?
— Митька, бери Зорьку! — приказал Таракан.
— А замкнуто! — отозвался Митя.
— Ломай замок!
— Так он железный!
— Выворачивай петли! Коська, подкинь ему метлу!
— И замки ломать будешь? — еще веселей изумился Самсон. — И мильтона не боишься?
— А вот увидишь!
— Во, гляди, — сказал Самсон старичку назидательно, — какое оно нынче, царствие небесное. Вот он, пионер, берите, взрослые, пример… Ну, хватит! — рыкнул он на весь двор. — Поигрался — и давай отсюдова!.. А то я тебя…
— Не подходи, курва, убью! — взвизгнул Таракан. От ярости у него сводило губы.
Самсон остановился, озадаченный. Такие гости к нему еще не наведывались.
— Красных в казармах кто резал? — приговаривал Таракан, дергаясь, как петрушка на ниточке. — Большевиков с пятого этажа кто скидал? Думаешь, не знаем? Все знаем, сука кривая… А ну, подойди только…
Голубка вырвалась из рук ошалевшего старичка и взлетела на крышу.
— Давай быстрей! — командовал Таракан. — Где Коська?
— Его не видать! — крикнул Митя.
— Огурец, подай Митьке метлу, — командовал Таракан. — Куда, курва! — закричал он, заметив, что Самсон потихоньку пятится к поленнице.
Таракан взмахнул палкой и стал прокрадываться в сторону слепого глаза. На солнце блеснуло «перышко».
— Берегись! — закричал старичок. — У него финка.
Самсон как будто отступал. Если его удастся загнать в дом, будет совсем прекрасно: в придачу к Зорьке можно прихватить с десяток турманов. Таракан крался в обход, чтобы отрезать хозяина от поленницы, а Самсон пятился и поворачивался, не выпуская его из поля зрения.
К поленнице Самсон не пошел. Он обогнул крыльцо, миновал кадушку, и, только когда без опаски засеменил к сараю, все стало ясно.
За сараем лежал комплект городошных палок и рюх. Палки были добротные, тяжеленные, из тех, которым городошники дают ласкательные имена и названия: «ковер-самолет» или «анюта».
Таракан остановился озираясь. Золоченые глаза его мерцали. Он обожал опасность… Ни камня, ни другого подручного снаряда не было. Скупой Самсон торговал не только птицей, но и голубиным фосфором и собственноручно подметал каждый день двор.
— Кто бы мне калиточку отворил, — боязливо припевал старичок. — Совсем слаб, силы нет заслон двинуть…
Самсон с удовольствием вывесил дубину под названием «самолет» и прицелился, будто не Таракан, а какая-нибудь «пушка» или «купчиха в окне» стояла посреди двора. И в эту минуту раздался ликующий крик Славика.
Замок подался.
— Дверь! — закричал Таракан.
Предупреждение опоздало. Митя и Славик понадеялись друг на друга. Дверь осталась открытой настежь. В голубятне поднялся содом. Птицы метались, бились о ребят, лупили их сильными крыльями. Не только поймать, но и разглядеть Зорьку в бушующем голубином пламени было немыслимо. Славик ослеп от пуха. И в ноздрях у него был пух и во рту. Когда он протер глаза, домик был пуст, а Самсон, задрав в небеса курчавую бороду, делал по двору бессмысленные круги.
Сначала он пытался приманить голубей голосом, потом, причитая, бросился к вольеру и захлопнул дверь, хотя внутри, кроме одного-единственного глупого воробья, никого не осталось. Потом схватил палку и стал наяривать по ведру. Он совсем сбился с толку.
Голуби дружной стайкой метнулись на закат, и
