бы говоря: «Это уж точно», потому что никто из нас не похож на Хейса, за исключением совпадения его и моей ДНК, но… детали.
— Я всегда хотел работать только в «Норт Индастриз».
Кингстон лениво ухмыляется, а Александр смотрит на него так, будто он только что признался, что хочет стать фермером.
Взгляд Хейса мечется между нами.
— Что?
Кингстон усмехается.
— Ты хотел играть в НХЛ.
Алекс кивает в знак согласия.
— Нет. — Хейс неловко ерзает и прочищает горло. — Это был запасной план.
— Хм. — Кингстон наклоняет голову. — Хочешь сказать, что семейный бизнес был твоим первым выбором, а карьера в спорте, которым ты жил и дышал, была запасным планом? — Он прищуривается на него. — Мы что, похожи на идиотов?
— У тебя есть татуировка…
— Не напоминай мне.
— У тебя была стипендия в Гарварде…
Его взгляд становится грустным.
— Ну, это не сработало, ясно? Когда пришло время, скауты не заинтересовались.
— Август. — Единственное слово Александра гулко отдается в пространстве, хотя он произнес его не особенно громко. — Что? — Он хмурится. — Ты не знал?
— Что не знал? — Мускул на челюсти Хейса пульсирует.
— Август держал скаутов подальше. Не знаю, как. Думаю, пожертвования. — Его выражение лица ожесточается. — Я думал, ты знаешь.
— Откуда ему это знать? — спрашиваю я от имени своего потерявшего дар речи близнеца.
— Он был капитаном непобедимой команды. В Гарварде. — Алекс пожимает плечами. — Почему бы скаутам не захотеть его?
— Черт, Хейс… — На лице Кингстона отразилась боль за брата. — Мне жаль. Это хреново.
Август. Имя нашего отца отдается рычанием в моем черепе.
Только два раза мне было по-настоящему жаль Хейса, и это второй. Его лицо бледнеет, и он выглядит так, словно кто-то пнул его в живот.
— Что сделано, то сделано, — говорит он и залпом выпивает то, что осталось в его бокале, как будто это вода, а не французский коньяк сорокалетней выдержки. Он ставит бокал и одергивает воротник рубашки. — Уже поздно. Элли!
Его спутница опускает свой бокал с шампанским.
— Я не собака! — кричит она ему в ответ.
Лиллиан встает, чтобы обнять Элли, и слегка покачивается.
— Думаю, нам тоже лучше закончить вечер. — Я ставлю свой бокал и вижу, что Кингстон и Александр уже сделали то же самое.
Габриэлла и Джордан горланят песню Dancing Queen группы «Абба», а Элли и Лиллиан присоединяются к ним, все они танцуют на неустойчивых ногах. Я не эксперт по этой песне, но уверен, что они путают слова, если только в песне нет слов о короле мочалок.
— Хорошо, королевы танцпола. — Я беру Лиллиан за руку и кружу ее один раз, прежде чем прижать к своей груди.
Она, хихикая, прижимается ко мне.
— Отведи меня в постель.
Я крепко обхватываю ее за талию, чтобы удержать в вертикальном положении.
— Так и сделаю. Надеюсь, доставлю тебя до дома до того, как ты потеряешь сознание, иначе мне придется нести тебя на руках.
— Нет, — говорит она и проводит рукой по лацкану моего пальто, чтобы запустить пальцы в мои волосы. — Я имею в виду, что хочу тебя в твоей постели. — Она шевелит бровями.
Я нежно целую ее и хихикаю ей в губы.
— Детка, ты навеселе.
— И что? — Она отшатывается назад. — Это будет весело.
Я не намерен заниматься любовью с Лиллиан, пока она пьяна.
— Вот что я тебе скажу. Если не будешь спать, когда мы вернемся домой…
— Не буду! — Она хватает свою сумочку и говорит последнее прощание через плечо.
— Посмотрим, — говорю я в основном себе, потому что она снова поет во всю мощь своих легких.
Положив голову мне на плечо, Лиллиан засыпает в пяти минутах езды от дома. Я разбудил ее и помог лечь в постель, а затем прижимал к своей груди, пока она спала.
И с каждым ее вдохом я благодарил Бога, Вселенную и, может быть, даже Августа за то, что я не стал пожарным.
ЭПИЛОГ
Лиллиан
Мои ноги убивают меня.
Наш риэлтор показал нам сегодня восемь объектов недвижимости. Мы ходили, ездили, а потом еще ходили. Июль — не самая подходящая погода для прогулок. К концу дня мне нужен душ, ноги болят, а голова кружится от всего увиденного.
— Я думаю, что дом в Гринвич-Виллидж был бы идеальным. — Хадсон сжимает мою руку, когда мы идем к его дому после столь необходимого ужина. — Камин в спальне, огромная кухня, где мы сможем готовить…
Я бросаю на него взгляд.
— Хорошо, где я буду готовить. Имея сад на заднем дворе, мы могли бы завести небольшую собаку. — Он целует меня в висок. — Тебе бы это понравилось, не так ли?
Я киваю.
Он останавливается и поворачивает меня к себе лицом.
— Лили, дорогая. Ты была тихой за ужином. Поговори со мной. Что происходит?
По выражению его лица я вижу, что он волнуется. Хадсон уже несколько месяцев мечтает о совместном проживании, а я тяну время, чтобы нажать на спусковой крючок. Не потому, что не хочу, чтобы мы начали жить вместе. Я хочу. Я уже практически живу с ним. Тяну время, потому что все еще плачу половину арендной платы за свою старую студию, чтобы помочь брату. Что я могу сказать? Он мой брат. Аарон — не единственная причина моих колебаний. Мой план стать равноправным членом во всех аспектах наших отношений оказался сложнее, чем я думала, когда дело дошло до денежной стороны вопроса. Оказывается, Хадсон — миллиардер. Ладно, я не знаю его точного состояния, но можно с уверенностью сказать, что деньги не являются и никогда не будут для него проблемой. На ранних этапах поиска жилья я поняла, что не смогу в равной степени платить за квартиру. Я смирилась с этим. Но дома, которые мы осматривали сегодня, стоят от восьми до двенадцати миллионов долларов. Миллионов. Хадсон уверяет меня, что большая часть денег поступит от продажи его квартиры, как будто мне от этого легче.
— Ты гораздо богаче, чем я думала.
Уголок его рта приподнимается. Мне не нужно подвергать себя цензуре рядом с ним. Я могу ляпать первое, что приходит на ум, и быть такой импульсивной, какой хочу, а он воспринимает все, что я говорю, с игривым отношением, что мне нравится.
— Это тебя расстраивает?
Я пожимаю плечами.
— Не думаю, что смогу вложится в наш новый дом так, как хотела.
— Ты так сильно сопротивляешься тому, чтобы я заботился о тебе. Как думаешь, что бы случилось, если бы ты просто позволила мне?
Я не совсем уверена.
— Тебя беспокоит потеря контроля? Что
