Утро было ничуть не мудренее вечера.
* * *
Глашира ушла на утреннюю дойку. Процедура это долгая. Поэтому никто не мог помешать мне прямо в сапогах и одежде закутаться в теплое, нагретое на печи одеяло, неспешно ополовинить разогретый в печи горшок каши, и блаженно завалиться спать.
— Умбра!
Я недовольно приоткрыла один глаз.
Лучащаяся радостью физиономия Тимхо. Не хмурое, как обычно, а скорее слегка пасмурное лицо Асеера. Недосып — коварная штука. Того и гляди Сайтас с распростертыми объятьями привидится, одетый в рубище, босоногий, с выбритым теменем и непокрытой головой. Я поежилась, поплотнее зажмурила глаз, и тут же встретилась с насмешливым взглядом Лайдэ-дзи.
— Хватит дрыхнуть! Солнце давно встало. Подъем!
Кошмаров я никогда не любила. Особенно, когда они происходили не во сне, а наяву. Глаза распахнулись, как ставни дома алхимика после неудачного эксперимента со взрывчатыми веществами. Наверное, со стороны это было похоже на бодрое пробуждение.
— Доброе утро! Смотри, что я нашел сегодня, когда проснулся! — Я осмотрела свои старые кинжалы с запоздалым чувством раскаяния. — А еще леденцы и вот эту жилетку! Обалдеть, да?
Отличная балансировка. А ведь жилетка с леденцами вполне бы справились и без кинжалов. Что-то я погорячилась. Лучше бы сапоги свои старые подложила, на вырост…
— Учитель мне все рассказал!
— Да? — Гёт, пустила таки испуганного петуха.
— Он видел в саду бородатого человека в красном плаще! Учитель никогда не врет. Это был святой Ухты!
— Это… учитель так сказал?
— Нет, я сам догадался! А еще мне учитель сказал, что вчера ты тоже приходила, чтобы извиниться, только он тебя не пустил, потому что я спал. Но ты не волнуйся, Асеер мне все объяснил… в общем, я больше на тебя не злюсь. Ты ведь просто хотела уберечь меня от лишней горделивости и будущих разочарований, да?
— Ну…
— Ведь горькая правда всегда лучше медовой лжи, да?
— Нет, Тим, не всегда. — Я долго репетировала эту речь, но все подходящие слова, как нарочно, выпали из памяти. — Правда у всех разная… то есть я хотела сказать, не вся та истина, что горчит… короче, забудь эти дурацкие поговорки. Забудь все, что я тогда наговорила. На самом деле я хотела сказать совсем другое. Да, у тебя нет талантов прирожденного воина, но героями не рождаются, а становятся. У тебя благородное сердце… лучший из возможных учителей и целая жизнь впереди — этого более чем достаточно, чтобы достичь чего угодно. Знаешь, я никогда не отличалась особой религиозностью… но в тебя верю больше, чем во всех богов и святых вместе взятых. У тебя все обязательно получится.
— Спасибо! — Он по-детски беззаботно бросился мне на шею, без расчета на свой давно уже не детский вес. Любого приличного человека бы попросту расплющило по стене. Но мерзкий игиг лишь сграбастал паренька в охапку, и довольно зажмурился, положив подбородок ему на плечо.
— Сегодня выпал первый снег. Поедешь со мной в храм? Мне кажется, что чудеса еще не закончились.
— М-м-м… а до завтра отложить нельзя?
— Нет, нужно обязательно приехать сразу после первого снега.
— Нужно, так нужно. — Вздохнула я, косясь поверх его плеч на нежелательных свидетелей нашего разговора. Асеер взирал на меня с недоверчивым умилением матери страдающего врожденным слабоумием дитяти, который наконец-то сподобился одеться самостоятельно, впервые за сорок лет не перепутав рубаху с портами. Лайдэ-дзи и та приторно улыбалась, растрогано сцепив руки на груди. Только соловьев, розовых кустов и вдохновенных святых с дудками не хватало. Ладно они! Но я точно знала, что никакого дедушки Ухты не существует, что вместо сугроба из деревянного обрубка так ничего и не выросло, что где-то затаился оборотень, что упыря никогда не отучишь кушать, что мне все равно придется оставить тех, кого я люблю, потому что Хозяин рано или поздно найдет меня и уничтожит. Знала. Но, все равно не смогла сдержать ответной улыбки.
* * *
За ночь дорогу здорово замело, а снег все падал и падал. Густой, пушистый, как загривок у ночных мотыльков. Мы двигались цепочкой, и так как я ехала самой последней, сразу за Асеером, то успела продумать утешительную речь, а также заодно вздремнуть. Разбудил меня громкий возглас Тимхо.
— Ты главное не… — Я хотела сказать «не расстраивайся», но вдруг поняла, что в голосе мальчишки не было и намека на расстройства. Это был не сиплый стон глубоко разочарования, а ликующий вопль потерявшей надежду жертвы кораблекрушения, заметившей берег или голодного морского змея заметившего эту самую несдержанную жертву.
Из разошедшихся на миг туч на храмовый двор хлынул широкий поток света, рассыпавшийся по пушистым ветвям яркими разноцветными звездами, отчего елка стала похожа на хрустальную пирамиду. Мне даже почудилось, что в воздухе раздались звуки дудок, и запахло розовыми кустами.
Я помотала головой, прогоняя наваждение, спешилась вместе со всеми и подошла к дереву. Коснулась колючей ветки, растерла хвою между пальцами, понюхала, даже попробовала на вкус, проверила магическое поле, несколько раз обошла вокруг, подергала ствол, разрыла сугробы до земли — все было вопиюще пристойно и натурально. Шел снежок. Светило солнышко. Елочка росла. Но еще ночью тут торчали только заплесневелые пеньки!
— Ну как, Умбра? — Вкрадчиво поинтересовался Тимхо. — Признаешь, что была не права, и чудеса бывают?
— Прости, Тим… я… ошибалась.
— И я стану самым великим охотником?
— Определенно.
— И святой Ухты существует?
— Как видно, существует.
— Вот видишь. — Довольно кивнул он. — Главное верить. Мы с учителем собираемся зайти к саркофагу, хочешь с нами?
Я только вяло отмахнулась.
* * *
Солнце скрылось. Брешь в тучах теперь зияла как раз над моей головой, обнаруживая глубокий синий провал в небо. Даже глаза заслезились от такой пронзительной, яркой синевы.
— Никогда не поздно признать свои грехи и приобщиться к истинной вере.
— То есть вашей? — Я даже оборачиваться не стала, этот скрежещущий голос мог принадлежать только грозному старцу Вербиту.
— Истинно все, что исходит от Бога и утверждается Им в жизни, истина — источник подлинной свободы, обретаемой в результате серьезных духовных усилий, отсюда любая искренняя, свободная вера.
— Вера может и ошибаться и обманываться.
— Все же это прерогатива не веры, а человека. Я вижу, ты запуталась, женщина. Но тебе не безразлична истина, значит, ты еще не безнадежна. Можешь приходить в храм. И не только по ночам…
Я все-таки обернулась. Кедошим стоял закутавшись в крылья, словно в плащ, степенно оглаживая длинные черные перья тощими пальцами. Серые мышиного цвета глаза пристально смотрели на меня.
— Говорят, ты признала существование святого Ухты, женщина.
— Да я готова уверовать хоть в святого ростовщика,
