Становилось всё труднее вести себя непосредственно: он, как вампир, выкачивал из меня энергию. Так странно: я видела, что его век кончается, несмотря на то, что при других обстоятельствах он мог бы сохранить больше здоровья, чем имел сейчас. Я пыталась мыслить логически, связывала ранее известные факты с сиюминутными наблюдениями. Что, если транквилизаторы, которыми его кололи долгие месяцы, а может, и годы, подействовали так? А также яд… Вполне возможно.
— Только от жизни, от жизни собачьей… собака бывает кусачей. Ты бы мне не сказал, да?
— Чего не сказал? — раздражённо гаркнул он.
— То, чем тебя пичкали, отняло твоё здоровье. Ты на самом деле чуть не умер. Сядь, ты весь бледный…
— Ты не волнуйся, я заберу в могилу весь ваш волчий род.
— Наш, а не ваш. А смысл?
— Потому что я так хочу. Ты мне надоела, — он махнул охранникам, стоящим около входа в подвал.
— Мы не договорили. И не обязательно отправлять со мной своих амбалов, я уже запомнила, где моя комната!
Мне неоднозначно дали понять, что пора на выход. Перед тем, как взойти на ступеньки, я оглянулась. Он уже плюхнулся на свой троноподобный стул. Перед смертью он, так или иначе, задумается о смысле всего; я на это надеялась, можно даже сказать, уповала. Если, конечно, он не страдал шизофренией, то есть раздвоением личности…
Мне было страшно предположить, что в это время придумывал Дилан. В последние часы перед моим отъездом он больше общался со своим отцом и кем-то из подчиненных, чем со мной. Безусловно, это так выражалась его защита против паники; мне, как и самому Дилану, важно было знать, что у него есть план выхода из любой ситуации.
Для меня же было логичным подыгрывать дядюшке и тянуть время. Возможно, напав на него, я вызвала бы мгновенную реакцию охранников и (кто знает, сколько волков у него в подчинении) собственную гибель. Желая любой ценой сохранить свою жизнь и жизнь ребёнка, я, насколько могла, глубоко вошла в роль необузданной волчицы, отвергнутой кланом, а тем временем озиралась по сторонам, ища, за что бы зацепиться.
Проходя по залу, откуда горничные уже унесли яства, я заметила, что весь интерьер оформлен в стиле эпохи Возрождения. Создалось впечатление, что я уже видела такие комнаты в фильмах. На стенах висели картины со сценами охоты на диких животных. Я пыталась обнаружить что-то, что выдаст в Филине не варвара, а хоть сколько-нибудь благородного человека (например, портрет покойной Ларисы). Но пока что я видела только стены цвета засохшей крови и зомбированных слуг, по крайней мере, один из которых тоже был волком.
«Стоп… но зачем телохранители ни на шаг не отходят от хозяина? Это явный знак его уязвимости. И этим можно воспользоваться» — отметила про себя я.
Больной, состарившийся, забаррикадировавшийся волк. Это слишком странные действия для умирающего человека. Мою мать он давно мог убить, но по понятным (для меня) причинам не стал этого делать.
«Что, если за ним стоит ещё один человек, гораздо более страшный, чьего лица никто из шестёрок не видел?»
К сожалению, мне тогда в голову не пришла мысль, что смерть моей матери могла раскрыть столь искусную конспирацию Филина, вот и вся мудрость… А домыслы, что в нём осталось хоть что-то человеческое, не давали мне оценивать ситуацию трезво.
Не зная, чем заняться, я до темноты просидела в размышлениях возле окна. Было столько мыслей, что хотелось записать их, но ни бумаги, ни ручек или карандашей в комнате не оказалось. Скукота. К слову, кованые решетки не позволяли свесить ноги и выпрыгнуть в сад.
Горничная доставила мой ужин. Вначале засовы застучали, открываясь, потом вошёл двухметровый охранник, за ним — девушка с подносом, а на пороге стоял второй охранник (многовато охраны для одной меня). Она покосилась на меня и тут же отвела взгляд. Поставив еду на стол, она поспешила выйти.
— Стой! — скомандовала я. Девушка вздрогнула. — Попробуй еду, — она медлила, но страх заставил её сделать то, о чём её просили. Похоже, еда была вполне съедобна и никакой отравы в ней нет.
«Такая пугливая служанка. Интересно, как она сюда попала? О чём думала и на что надеялась, когда соглашалась работать здесь? Может, она тоже чья-то родственница или беглая проститутка? Тогда кто-то нарочно подписал ей смертный приговор» — промелькнуло у меня в голове.
Если честно, голод сжигал меня изнутри, тело требовало энергии. Следующие полчаса я опустошала тарелки. Обглодав последние косточки, я опомнилась и снова почувствовала себя заложницей.
Что ж, одиночеством я насладилась в полной мере, теперь захотелось пройтись по дому, познакомиться с обслуживающим персоналом, поболтать с родным-таки дядюшкой.
Я стала барабанить кулаками по двери:
— Мне нужно поговорить с вашим хозяином!
Никто не ответил, хотя я точно знала, что мои крики были услышаны.
До утра мои потуги заставить амбалов заговорить оказались тщетными. Обратившись, я могла бы вынести дверь и перегрызть им глотки, но тогда это означало бы конец спокойного и почти комфортного пребывания здесь, навряд ли я смогла бы далеко уйти. Кроме того, мой живот начал болеть и едва заметно опух. Непонятные шевеления внутри себя я списала на защитную реакцию организма против стресса.
Наутро боль немного утихла, но не исчезла. Однако чем больше я двигалась, тем быстрее она возвращалась. Хотелось лечь в постель и свернуться калачиком.
Завтракать меня позвали в зал. На этот раз Филин стоял возле окна спиной ко мне. Лес, ещё не уничтоженный, манил и его, я это почувствовала, но всё же ему было уже не стать его частью.
— Доброе утро, дядя!
— Я слышал, ты рвалась со мной поговорить?
— Да, — кивнула я, уже уплетая манную кашу. — Очень вкусно! Дядя, мне нужно увидеться с одним другом.
— Ты не в том положении, чтобы просить о чём-либо.
— Ты боишься, что я уйду от тебя? Нет, ты мне ещё нужен. Моего друга зовут Захар, он охотник. Я обещала, что мы с ним ещё увидимся.
— Хех! Нашла, о ком вспомнить! — он подманил пальцем одного из охранников, что-то шепнул ему и тот вышел.
— Спасибо, дядя Стас.
Он как-то нехорошо рассмеялся. Его обвисший дряхлый подбородок трясся, как гребешок у кочета. Аппетит у меня пропал, но я продолжала есть, не желая показывать ему свои эмоции.
— Дядя, а почему мне нельзя пойти прогуляться по саду? У тебя прекрасный сад!
— А ты не в гостях.
— Это я уже слышала. Но отчего же? Никого ближе меня у тебя нет (помимо Светы, конечно), никому ты не можешь радоваться больше, чем мне… И никому не понять тебя так, как понимаю я.
— Арслан! — обратился он к охраннику. — Убери её отсюда.
— А можно, я апельсин с собой возьму? И персик, и ещё яблоко…
Я набрала фруктов и позволила увести себя. Честно говоря, непринуждённо вести себя и притворяться было уже невыносимо, что-то со мной явно было не так. Я молилась, чтобы никто не пришёл и не увидел меня в таком скрюченном состоянии. Я разговаривала со своим ребёнком, просила прощения, что так не берегу его, умоляла, чтобы он остался внутри меня, чтобы продолжал жить. Ах, если бы у меня был тот чудесный отвар из живицы… В эти минуты я искренне верила, что над нами всеми есть высшая сила, которая способна вмешаться в ход событий.
