— Так, значит, завтра вы отправляетесь во Флоренцию? Жаль, что вы провели так мало времени в Венеции. — В его голосе послышались доверительные нотки. — Надеюсь, вам не надо говорить, carina, что я полностью в вашем распоряжении. Только скажите и я отвезу вас куда пожелаете и буду при вас постоянно.
— Роуну это не понравится, — сухо ответила она. Он только щелкнул пальцами.
— Меня нисколько не волнует, понравится это Роуну или нет. Мне важно лишь то, что нравится вам.
Отношение к ней Цезаря приятно меняло обстановку. И не страшно, что он уже успел заметить ее неудовлетворенность и даже воспользоваться ею. И тут Джолетте пришла в голову идея.
— Вам придется встать очень рано, — предупредила она, загадочно улыбаясь.
— Ради вас — с удовольствием.
— Очень-очень рано.
— Джолетта, carina, я весь в вашем распоряжении.
Она бросила взгляд на вторую лодку, которая на какое-то время отстала от них, но уже начала приближаться. Понизив голос, она рассказала о том, что может потребовать, а потом спросила:
— Вы можете это сделать?
Цезарь широко раскинул руки, так что весло описало дугу.
— И вы еще спрашиваете! — воскликнул он. Джолетта медленно кивнула.
— Я подумаю и, если решу, дам вам знать.
— Думайте скорее, carina. На одной надежде мне долго не протянуть, — ответил он в шутливом тоне.
После прогулки по реке у них осталось время на осмотр виллы Пизани, которой поочередно владели венецианский дож, Наполеон I и его пасынок, Эжен де Богарне. Им также удалось осмотреть дом, называвшийся «La malcontenta» («Недовольная»). Согласно преданию, он был назван так в память о неверной жене императора, которую сослали сюда за недостойное поведение. И наконец, когда солнце уже садилось, они отправились в тратторию.
Еда, как и обещал Цезарь, оказалась превосходной. Сначала подали андипасто — закуску из соленых яиц кальмаров, мяса, маслин и различных приправ, затем — закуски из креветок под чесночным соусом, крабов и морских гребешков, за которыми последовали вкуснейшее рисотто — блюдо из риса, отваренного на мясном бульоне с тертым сыром и специями, и фетуччино из крабов. Все это они запивали замечательным местным вином «Прозекко конельяно», легким и чуть терпким.
Общий разговор за столом не клеился, но Джолетта с Цезарем постоянно смеялись и шутили друг с другом. Он осыпал ее самыми невероятными комплиментами и все время подливал ей вина, невзирая на ее возражения. Но после того как Роун попытался ее остановить, Джолетта перестала протестовать и даже начала поощрять итальянца.
Окончательное решение относительно поездки во Флоренцию она приняла, когда стали заказывать десерт. Роун предложил одно, Цезарь — другое, и, пока она выбирала, Роун сам сделал заказ за нее. Вроде бы мелочь, тем более что он остановился на ее любимом желе с миндалем и абрикосами, но ей надоело, что он постоянно принимал за нее решения и навязывал ей свое мнение.
Когда они вышли из ресторана и направились к машине, Джолетта что-то тихо сказала Цезарю. Он ответил ей восторженным взглядом.
В Венецию они вернулись поздно. Расставшись с Натали и Цезарем на набережной, Джолетта и Роун отправились в гостиницу. В холле девушка подошла к стойке портье, чтобы взять ключ от своей комнаты, в то время как Роун остался стоять в стороне, поджидая ее. Она многозначительно посмотрела на него, но ничего не сказала, до тех пор пока они не оказались у двери ее номера.
— Я думала, что ты возьмешь ключ от своей комнаты, — заметила Джолетта, отпирая дверь.
— Не могу, — спокойно ответил он. — Я сдал его, и они поселили в моей комнате кого-то другого.
— Ты что, проверял?
— А ты как думала? — он говорил по-прежнему спокойно. В тот момент Джолетта не знала, верить ли его словам. Она глубоко вздохнула.
— Знаешь…
— Знаю, — оборвал ее Роун. — Ты не хочешь, чтобы я оставался в твоей комнате, хочешь, чтобы я ушел. Но я этого делать не собираюсь. И не собираюсь развлекать всю гостиницу нашей дискуссией на эту тему.
Он протянул руку над ее головой и распахнул дверь номера. Потом, отодвинув Джолетту, вошел в комнату.
Джолетте оставалось либо стоять в коридоре, либо последовать за ним. Вздохнув, она шагнула в полутемный номер и захлопнула за собой дверь.
В тот момент, когда рука ее коснулась выключателя, она почувствовала густой и пряный аромат, окутавший ее в темноте комнаты. Джолетта нажала на кнопку выключателя. Стало светло.
В вазах, расставленных повсюду, где только можно, стояли крохотные садовые гвоздики — розовые, огненно-красные, белые, пестрые. Их головки источали такой упоительный аромат, что девушка невольно застыла на месте.
— Что это такое? — озадаченно спросила она.
— Гвоздики. Я увидел их на рынке Риальто и заказал.
— По телефону?
Он кивнул.
— Согласно дневнику, они означают погубленную любовь или что-то в этом роде. — В его напряженном голосе прозвучало нечто похожее на смущение.
— Сердце бедное, увы! — машинально продолжила Джолетта.
— Именно так.
Глупо было восторгаться поступком, столь явно рассчитанным на ее сентиментальность. Но великодушие жеста, понимание того, что ей нужно, проявление заботы о ней — все это говорило о том, как тонко он чувствует ее. Это поразило Джолетту и обезоружило.
— Чего ты добиваешься? — тихо спросила она.
— Я хотел сказать, что у меня не было намерений обидеть тебя, и прошу простить меня. И еще мне хотелось бы понять, не осталось ли у нас хоть какой-то возможности начать все сначала?
— Чтобы у тебя было время дочитать дневник?
Он тяжело вздохнул.
— Мне неважно, увижу я его снова или нет.
— Вот и хорошо, — рассудительно заметила она.
Она рассчитывала вывести его из себя, но лицо его выражало лишь твердую решимость. Джолетта подошла к стулу, сняла с плеча сумку и положила ее на сиденье.
— Я люблю тебя, Джолетта, — сказал он хриплым, прерывающимся голосом.
— Не надо! — резко ответила она, даже не взглянув на него. Потом добавила тише:
— Прошу тебя. Не надо.
— Я знаю, что у тебя нет никаких оснований доверять мне, но мне было важно сказать тебе это.
— Конечно, очень кстати, что ты понял это именно сейчас, — ответила она твердым голосом.
— Я давно это знал, еще в Бате, хотя началось все гораздо раньше, возможно, в ту самую ночь в Новом Орлеане. Просто тогда я не мог этого сказать, потому что не был честен по отношению к тебе и тень притворства могла бы лечь и на мое признание.
