Он взглянул ей прямо в глаза.
— Если бы все повторилось, я снова поступил бы так же, хотя и по другим мотивам.
— Неужели?
— У меня не было времени на ухаживания, Эдлин, и, как ты только что совершенно правильно заметила, я счел твое нежелание выйти за меня очевидным свидетельством твоей глупости.
Она чуть не расхохоталась, думая, что это шутка, но Хью был абсолютно серьезен.
— Однако теперь, когда ты уже не раз доказала свой блестящий ум, я отношу твои тогдашние сомнения на счет женской осторожности, естественной в переломный момент жизни.
Поистине Хью был наделен особым даром раздражать ее даже тогда, когда хотел ей польстить!
— А ты не допускаешь мысли, что я боюсь горестей, неизбежных в браке с рыцарем?
— Но это неразумно, а ты разумная женщина!
Снова попытка сказать приятное и снова ничего, кроме раздражения в ответ. Неужели Хью не понимает, что некоторые чувства неподвластны разуму?
Она пристально взглянула на него, силясь проникнуть в его душу. Нет, решила она, не понимает. Добившийся всего, чего может добиться мужчина, он живет в своем мужском мире, где нет места чувствам, которые нельзя объяснить. Можно хоть неделю пытаться ему втолковать, но это бесполезно, пока он сам не испытает смертельного страха за жизнь любимого человека.
Признав свое поражение, она снова опустилась на скамью и пригласила мужа сесть рядом.
— Что ты думаешь о наших сыновьях?
Но Хью не воспользовался ее приглашением. Подвинув табурет, он сел напротив Эдлин и взял ее руки в свои. Суета вокруг мгновенно стихла, слуги навострили уши, норовя подойти поближе.
— Эй, вы, ну-ка за работу! — призвала их к порядку Неда, и хлопоты в зале возобновилась.
— Я немного поразмыслил над твоим планом поместить мальчиков в монастырь, — заговорил Хью. Она немедленно попыталась что-то возразить, но он остановил ее. — Позволь мне закончить. У тебя есть свои резоны, но оба мальчика унаследовали отцовские темперамент и энергию. Паркен отличается особенно горячим нравом, ему надо долго учиться себя сдерживать. Аллен добр и вдумчив, но весьма вспыльчив, умение владеть собой ему совершенно необходимо. Боюсь, монастырь убьет в них унаследованные от отца качества, не говоря уже о том, что, став монахами, мальчики не смогут продолжить род Робина, а ведь ты слишком его любила, чтобы это допустить.
Так вот к чему клонит Хью! Ах, хитрец!
— Ты хочешь, чтобы они стали рыцарями? — превозмогая стеснение в груди, спросила Эдлин.
— Это было бы самым правильным решением.
Она больше уже не понимала, что правильно, а что нет. Мальчики пришли в ужас от ее идеи насчет монастыря. Хотя Эдлин в душе отвергала совет Хью, его неподдельное отчаяние при мысли, что кто-то, пусть даже дети его врага, может добровольно постричься в монахи, заставило ее еще раз крепко задуматься над своим решением. Кроме того, в аббатстве, помнится, сомневались, что мальчики подходят для спокойной, созерцательной монашеской жизни.
Заметив нерешительность Эдлин, Хью принялся убеждать ее с новым жаром:
— Пусть дети привыкнут к Роксфорду. Когда они поймут, что здесь их дом, мы отдадим их в знатные семьи на воспитание.
Похоже, Хью просто не знал, что это совершенно невозможно.
— Знатные люди, — тщательно подбирая слова, начала Эдлин, — отсылают своих сыновей на воспитание в чужие семьи с единственной целью — сделать связь двух домов еще прочнее. Взяв на воспитание ребенка, рыцарь становится ему почти крестным отцом, оба дома соединяют нерасторжимые узы, влияние каждого увеличивается вдвое.
— Правильно.
— Но ты забыл, что Аллен и Паркен — дети человека, который предал короля!
Обрадованный тем, что Эдлин отнеслась к его предложению сколько-нибудь серьезно, Хью взялся горячо защищать свой план:
— Ты придаешь этому обстоятельству чересчур большое значение! Уверен, благодаря моему положению при дворе мы найдем своим сыновьям воспитателей!
Эдлин изо всех сил старалась превозмочь старые предрассудки и страхи и действовать, как подобает зрелой разумной женщине. От напряжения у нее гудело в голове.
— Я не сомневаюсь, что, употребив свое влияние, ты сможешь пристроить Аллена, но кто захочет взять моего младшего, столь своенравного Паркена?
— Мальчик просто чересчур резвый, что тут плохого?
— Дело не в этом. — Эдлин глубоко вздохнула, собираясь с силами. Рассказать все после стольких лет молчания было непросто. — Возможно, для законного сына предателя, который все-таки был благородного происхождения, воспитатели найдутся, а вот для бастарда — сомневаюсь.
Хью ошеломленно уставился на нее, словно она вдруг заговорила на чужом языке или заявила, что отныне солнце будет вставать на западе.
— Бастарда?!
— Да. Паркен — сын моей… и графа Джэггера служанки. — До Хью наконец начал доходить смысл ее слов, и выражение, появившееся в его глазах, показалось ей невыносимым.
— Незаконный ребенок от простолюдинки, — повторил он.
От его слов сердце Эдлин вновь сжалось от боли, давно, казалось, пережитой и забытой.
— Робину наскучило ждать, пока я, как он изящно выразился, «отелюсь», а рядом с нашим ложем спала девушка из прислуги…
Выпустив руки жены, Хью встал и принялся ходить кругами вокруг скамьи, оставляя за собой лужицы воды, стекавшей с куртки.
Его порыв был очень кстати — Эдлин было бы трудно сейчас встретиться с мужем взглядом. Занять бы какой работой глаза и руки… Но спасительное веретено лежало на другом конце скамьи, а встать за ним Эдлин не решалась.
Ей было неприятно, что Хью, возможно, жалел ее. Хотя, оглядываясь в прошлое, она сама не могла не ощущать мучительной жалости к себе тогдашней — уродине с огромным животом и распухшими лодыжками, вызывавшей у Робина отвращение. Она вышла за него совсем молоденькой, и ее переполняла благодарность к нему за то, что он на ней женился. Но в ту злополучную ночь, когда до нее донеслись его сладострастное мычание и стоны бедной девушки, это чувство угасло. Позор, который Робин из-за минутной прихоти навлек на несчастную служанку, заставил Эдлин по-новому взглянуть на мужа, и ее любовь к нему умерла навсегда.
Робин и впрямь взял ее несчастной вдовой, но даже такая женщина заслуживала мужа, который погнушался бы удовлетворять свою похоть прямо в супружеской спальне. При воспоминании о перенесенных душевных муках у Эдлин помутилось в глазах.
— Я с самого начала знала, что отец ребенка — Робин, — продолжала она. — Когда мать Паркена умерла в родах, Аллену было всего четыре месяца.
— Значит, они не близнецы! — все еще не мог успокоиться Хью.
— У меня было много молока, а Аллен все время прихварывал. Каждый день я боялась, что он заснет и не проснется. Я не могла обречь на смерть Паркена, потому что у меня перед глазами стояли страдания его бедной матери, а над моим собственным ребенком витала смерть! — Эдлин подняла глаза на мужа. Он остановился и тоже посмотрел на нее. — Отдай я его кормить какой-нибудь другой женщине, он был бы обречен!
