становимся врагами, то они, в первую очередь, американцы, заинтересованы в создании своей агентуры, особенно в западных областях. А лучшего материала, чем оуновцы, для них нет. А те, сволочи, понимают, что без посторонней помощи им долго не протянуть, и бандеровцам, и мельниковцам.
– Стоп! Кто такие мельниковцы?
Ершов потёр виски – так иногда делают, когда борются с недосыпанием.
– Забыл тебе сказать. Основал ОУН некто Коновалец. После того как мы… – Ершов подался ближе к Алексею и перешёл на шёпот, – устранили Коновальца, на место вождя стали претендовать Бандера и Мельник. Бандеровцы лучше организованы, более жестокие и выше численностью.
– А где сейчас Бандера и Мельник?
– За кордоном – в Германии, в американской зоне оккупации. К нам сунуться боятся. Вот и посылают своих эмиссаров по указке наших бывших союзничков.
– Вроде Росса?
– Верно заметил. А вот теперь о птицах, точнее, об одной. Джозеф Росс, настоящее имя Евгений Росицкий, уроженец Львова, украинец. В 1920-м, когда Красная армия наступала на Львов, эмигрировал вместе с отцом, видным деятелем этой самой Западно-Украинской республики. Обосновались во Франции. После смерти отца перед гитлеровской оккупацией Росицкий-младший перебрался в США. Там вошёл в контакт с украинской эмиграцией и попал в поле зрения службы Алена Даллеса. Направлен во Львов установить контакт с бандеровским подпольем и командирами отрядов – куреней, как они их называют – ну, тех, что по лесам прячутся. У них в первой половине декабря в предверии зимы назначен большой сход. А для прибывшего Росицкого это будут своего рода кадровые смотрины. Вот только где и когда, мы не знаем. А надо знать обязательно. Представляешь, одним махом накрыть полтора десятка главарей банд!
Ершов на минуту остановился, а Балезин сразу же задал вопрос, который держал наготове:
– Я, Фёдор, что-то не пойму, почему человек, который выйдет с оуновцами на связь, должен обязательно походить на этого Росицкого? Его роль может сыграть любой твой сотрудник, знающий правила конспирации. Росицкого вряд ли кто-то помнит, ведь он после 1920 года во Львове ни разу не появлялся.
– То-то и оно, что появлялся. Всего один раз, – тяжело вздохнул Ершов. – Если бы не это, я тебя бы и не трогал.
– Тогда давай подробней.
– Слушай подробней. В апреле 1936 года… кстати, ты знаешь, что здесь происходило в апреле 1936-го?
– Не в курсе.
– В апреле 1936-го здесь были массовые волнения. Полиция расстреляла рабочую демонстрацию, были жертвы. И именно в это время во Львов на похороны своей матери приехал Евгений Росицкий – у него мать с отцом были в разводе. Опоздал, мать уже схоронили. Ему оставалось только положить венок на могилу, что на Лычаковском кладбище. То ли огорчённый, то ли разъярённый, но он попал в гущу событий. И перед столкновением с полицией закричал: «Да здравствует Западно-Украинская республика!» Польские полицейские хвать его – и в участок. Допросили, составили протокол, сфотографировали. Правда, узнав, что он французский подданный, пообещали утром отпустить. А ночью на полицейский участок напали молодцы из ОУН. Каждый из пятерых дежуривших полицейских получил по нескольку пуль. Всех арестованных освободили, в том числе и его, Евгения Росицкого. А через день газеты запестрели сообщениями о нападении и одним из нападавших называли Росицкого – только его фотография и была у следователей. И не только газеты, на афишных тумбах появились объявления о розыске его как опасного преступника.
Ершов порылся в столе, достал папку. Вот дело, заведённое на Евгения Росицкого, 1898 года рождения, украинца, подданного Франции, служащего.
– На вот, – он вынул из папки пожелтевший листок, с которого смотрел Евгений Росицкий, – полюбуйся на себя.
– Здесь я не очень-то похож.
– Всё правильно, ведь это снимок 1936 года. А вот сообщение в газетах: в этой – на польском, в этой – на украинском. И там, и там ты, то есть, разумеется, он – налётчик.
Балезин внимательно просмотрел газеты.
– Где ты всё это откопал? – спросил он Фёдора.
– В архиве. Мы в 39-м захватили польские архивы, а когда немцы напали, вывозить не стали – надёжно спрятали. И ещё один важный момент. Словесный портрет Росицкого был передан бандеровцам по радиосвязи, вместе с сообщением, что он должен появиться у них 1 или 2 декабря. Но кто знает, может, они и фото передали по каким-то каналам связи. Встречать незнакомого человека – риск большой.
Алексей задумался.
– То, что ты мне поведал, записано со слов Росицкого? – спросил он Ершова.
– Конечно.
– И где гарантия, что он не врёт? Может, он кроме апреля 36-го ещё не раз бывал здесь?
– А какой смысл ему врать? Он же понимает, что в его положении глупо не сотрудничать с нами. Но больше всего он боится другого.
– Чего?
– А того, что мы можем его вместе с делом передать полякам.
– Но он же, насколько я понял, не стрелял, не убивал.
– Будут они разбираться. У них с оуновцами разговор короткий – раз, два – и к стенке.
Балезин снова погрузился в думы.
– На каком языке велись допросы? – спросил он.
– На мове украинской, на каком же ещё? Французского у нас в управлении никто толком не знает.
– Придётся мне его допросить на французском. Вдруг что-то добавится.
– Хорошая идея.
– А раз хорошая идея, с тебя борода и усы.
– Чего, чего?..
– Ты что, хочешь, чтобы я предстал передним зеркальным отражением. Надо же немного загримироваться. И шляпа широкополая не помешает. Ну, поехали в Бригидки!
… Поздним вечером они снова сидели в кабинете Ершова. Перед этим Балезин долго и навязчиво допрашивал настоящего Росицкого, но ничего нового, в сравнении с рассказом Ершова, для себя не отметил. Похоже, Росицкий был искренним.
– Ну что, получится? – задал Фёдор главный вопрос.
– Надеюсь, получится. Если не вмешается случай.
– Всё веришь в случай?
– Верю, Фёдор, верю. У меня даже покровительница есть – Тихе, древнегреческая богиня случая. Впрочем, я тебе о ней однажды говорил …
– Ну и прекрасно, пусть она тебя хранит.
– Пока хранит, но рано или поздно плюс может смениться на минус…
Разговор затянулся. Почувствовав, что затекли ноги, Балезин встал и прошёлся взад-вперёд по кабинету. Ершов тоже поднялся.
– Ты можешь отказаться, – произнёс он. – Но представь, сколько они ещё горя людям принесут, если мы, хотя бы этих главарей их не обезвредим.
Алексей глянул на Фёдора. На лице того обозначилась едва заметная ухмылка. Алексей ответил тем же:
– Оставь ты свою агитацию. Ты же знаешь, что я не откажусь.
– Даже несмотря на то, что Росицкий – курящий?
Балезин не сразу нашёл, что ответить, лишь покачал головой:
– Ох, Ершов,
