class="p1">На нём широченные шаровары, пояс, чалма. Неповоротлив. Глаза злые.
— Несокрушимый, как скала, претендующий на первое место — пан Твардовский!
Иронию Коверзнева поняли. В цирке свист, крики:
— Долой! Подбери панское брюхо!
Его не любят — никто не борется так грубо, как он.
— Необыкновенный самородок с острова Сахалин!.. Ванька Каин!
В цирке снова свист — знатокам известно, что ему ничего не стоит сломать противнику руку, выбить челюсть.
Вид его страшен — не спортсмен, а дегенерат.
— Обладатель невероятной силы Циклоп. На мускулах разрывает цепи! Одним ударом сваливает быка!
Голос Коверзнева делается торжественным:
— Непобедимый чемпион мира!.. Алекс Аберг!
Чемпион улыбается. Он, как и Яго, не велик, белокур, лицо круглое.
И наконец:
— Краса и гордость нашего чемпионата, претендент на звание чемпиона мира, на почётную ленту и золотую медаль — Иван… Татуированный!
Татауров, не дожидаясь, когда арбитр закончит фразу, выходит, торопливо, неловко раскланивается во все стороны. Усы его нафиксатуарены, волосы подстрижены под бобрик, торс в мутно–синей наколке.
Ему аплодируют всех сильнее; он медлит уходить и кланяется снова и снова.
Коверзнев пережидает, когда смолкнет шум.
— Иван Татуированный предлагает три тысячи рублей тому, кто победит его во французской борьбе!
Хотя и давно этой минуты ждал Никита, сейчас его бросило в дрожь.
Расталкивая людей, он начал спускаться по проходу. Любопытные, один за другим, поворачивались в его сторону.
Не слушая, что они шепчут, Никита приговаривал:
— Принимаю… Согласен… Борюсь я… Валерьян Палыч, это я! Слышь! Бороться буду…
Боясь, что его не заметят, он махал над головами людей рукой.
— Эй! Валерьян Палыч! Это я! Принимаю!
Услышав знакомый голос, Коверзнев испугался — он знал силу Сарафанникова лучше, чем кто–либо. Но вдруг в следующее мгновение чудесная мысль пришла ему на ум: «Вот кто отплатит этому подлецу Татаурову за всё!»
И он торопливо пошёл через манеж навстречу Никите. Взял его за руку, вытягиваясь на цыпочки, поднял её, объявил звонко:
— Вызов Ивана Татуированного принял… Никита Сарафанников!
Татаурову стало жарко. На память пришёл сегодняшний сон: в головах крест, как на могиле, деревянный, покрашенный масляной краской; вдруг он становится меньше, меньше, превращается в нательный, блестит золотом; Иван оглядывается по сторонам — никого нет — хватает его, прячет в карман… Надо же присниться такому сну. Недаром он утром подумал, что не к добру это. Вот и оказался сон в руку.
Он шагнул к Коверзневу, спросил угрожающим шёпотом:
— Подстроил, Валерьян?.. Смотри…
Не обращая на него внимания, Коверзнев отошёл в сторону:
— Парад, алле!
Оживлённо переговариваясь, борцы уходили с манежа. С ними уходил Татауров. Это было той ошибкой, которую Валерьян Павлович впоследствии никогда не мог себе простить.
Уже в проходе Татауров оттолкнул Яго, вцепился в плечо Ваньке Каину:
— Тёзка, растуды твою так! Чего хотишь — хоть изуродуй, хоть убей — но Никита не должен бороться… Братцы, вы же соображаете, ежели он возьмёт?.. Не будет сборов… Братцы — отблагодарю… Уважьте…
Каин усмехнулся. Протиснулся Циклоп; тяжело сопя, проговорил веско:
— Убью!
— Братцы… — растерянно просил Татауров.
Луи Телье хлопнул его по плечу, пообещал:
— Пересчитаем ему рёбра.
И когда взволнованный Никита вошёл в уборную, чтобы переодеться, Ванька Каин шагнул ему навстречу.
— Ах ты, сволочь, сборы наши сбивать?! — выкрикнул он. — На нас отыграться хочешь?! — и он грязно выругался.
Никита остановился в растерянности, и в это время «беглый каторжник» наклонил свою лошадиную уродливую голову и самым теменем ударил его в подбородок; Никита отлетел к стене, едва устоял на ногах.
— За что? — выкрикнул испуганно.
Циклоп пудовым кулаком ударил его в ухо; пол вырвался из–под ног Никиты и плашмя стукнул его по лицу. Чувствуя, что оглох, парень поднялся и, столкнувшись с полным ненависти взглядом Татаурова, спросил с ужасом:
— Иван? Ты?
Тот отвернулся. А Ванька Каин страшным ударом снова отправил Никиту на пол. Когда он поднимался, Луи Телье ударил его в грудь ногой.
— Звери! — крикнул Никита, обливаясь кровью. — Заступитесь кто–нибудь!
Но его прежние товарищи стояли потупившись. Были среди них такие, которые радовались унижению бывшего коверзневского фаворита, однако большинство просто боялись Ваньки Каина и Циклопа — попробуй встань им на дороге, в первой же борьбе сломают руку, куда пойдёшь инвалидом? Но больше всего они боялись Татаурова и думали, что всё это делается с ведома Коверзнева.
Поняв, что помощи он ни от кого не дождётся, Никита бросился под ноги неуклюжему Луи Телье, опрокинул его, швырнул стулом в голову Циклопа и побежал к запасному выходу. Униформист метнулся в страхе в сторону, испуганный пожарник прижался к стене. Никита сорвал с него каску, ударил ею Каина, навалился на деревянную дверь. Удар всем телом! Удар! Она заскрипела, и кулак Циклопа уже не настиг Никиту: он вывалился в темень, в грязь, под дождь.
Окровавленным ртом он ловил упругие струи, закидывал голову.
Потом пошёл вперёд — по пустырю, увязая в топкой почве. Речку перешёл вброд по колено, взобрался на насыпь железной дороги. Внизу, ощетинившись крестами, лежало Митрофаньевское кладбище. В будке стрелочника горел мутный свет.
Никита пошёл прямо, по шпалам, зная, что этим путём выйдет к Балтийскому вокзалу. По содроганию насыпи понял: идёт поезд. Отошёл в сторону. Поезд полз мимо, большой, чёрный. Никита закрыл здоровое ухо и ничего не услышал. «Оглох… Сволочи…»
Смешавшись с толпой, сошедшей с пригородного поезда, он вышел на площадь перед вокзалом, свернул направо по набережной, по мосту вышел на Измайловский.
Дверь открыла Нина. В ужасе отпрянула назад.
Ефим Николаевич выслушал рассказ, не разрешил Никите ни умыться, ни переодеться, накинул пальто — повёл в редакцию. Оттуда связался по телефону с квартирой редактора; тот явился вскоре, прихватив фотографа. Стряхивая с плаща воду, говорил:
— Ну, мне этот Коверзнев, было время, попортил крови… Сейчас мы ему попортим…
Снял трубку, вызвал типографию:
— Высвободи мне на первой полосе четыре колонки… Нет, солдат–сапёров оставь… Что? Ну, а как иначе?.. Мы же две недели назад давали материал о Ташкентском восстании… Ленские события? Ты что, с ума сошёл! — закричал он. — Не соображаешь? Да… Вот то–то… Нет, итало–турецкую войну тоже оставь… Что?.. Вот и выброси «На темы дня». Мало?.. Что?.. Выброси Курского архиепископа — нечего ему предвыборной агитацией заниматься.
Он швырнул трубку на рычаг, поставил локти на стол, сцепил пальцы. Обругал кого–то идиотом. Потом, обратившись к Верзилину, объяснил:
— Сенатор Манухин закончил ревизию Ленских приисков. Мы получили первые сведения, а один идиот у меня в типографии хотел сократить этот материал. Его весь Петербург ждёт… Оказалось, договоры были так составлены, что рабочие находились целиком в руках компании, правление могло
