Ансхельм и Ханссон указывают на то, что большинство прежних исследований, посвященных дискурсу климатической инженерии, носили количественный, предварительный, типологический характер. Они пошли чуть дальше. Социологи выделили четыре основных вида дискурсов в поддержку климатической инженерии, попытавшись их интерпретировать: 1) дискурс «удвоенного страха» ученых, сознающих, что мы оказались в ловушке: есть апокалиптическая вероятность, что уже слишком поздно для эффективной реакции на дестабилизацию климата, из чего вытекает пугающая неизбежность геоинженерии; 2) дискурс, в котором на первый план выходят провал международной климатической политики и цинизм промышленного фатализма; 3) дискурс, где акцент делается на том, что чисто техническое решение, каким является климатическая инженерия, может нас спасти; 4) нарратив, в котором геоинженерия предстает как естественный процесс, напоминающий последствия извержений вулканов.
Дискурс «удвоенного страха» отсылает к аргументу, что геоинженерия — «наименьшее из зол», решение на крайний случай, аварийный план для чрезвычайной ситуации, когда выбора не остается. Такой нарратив ничего не обещает и строится на негативных, мрачных картинах будущего. Исследования в области геоинженерии оправданы драматическими, беспрецедентными обстоятельствами, в которых мы оказались.
Отмечу, что Флеминг в книге «Починка неба», о которой я уже говорила и в которой прослеживаются фантазии о влиянии на погоду на протяжении истории человечества, поставил под вопрос именно такой способ мышления. Думаю, стоит добавить: дискурс «удвоенного страха» совершенно игнорирует тот факт, что в настоящее время человечество располагает техническими и практическими возможностями для перехода к низкоуглеродной политике, поэтому совсем необязательно заниматься рискованными экспериментами с распылением серы в стратосфере. Интересно при этом, что риторика климатической инженерии исходит из убежденности, что создатели этого направления находятся в драматических, полных противоречий обстоятельствах: такие люди, как Кит или Калдейра, изображаются героями, избавителями человечества, которое не сможет обойтись без аварийного плана[728].
Во втором из перечисленных дискурсов подчеркивается несостоятельность международной климатической политики. Ее называют «пустой тратой времени». Все равно не получится ввести какие-либо ограничения или перевести мировую экономику на путь развития низкоуглеродной модели. Это фаталистический дискурс, призывающий смириться с нынешней ситуацией. Учитывая цинизм, присущий действиям топливных и автомобильных корпораций и известный в литературе как business as usual, климатическая инженерия — «цена, которую мы вынуждены заплатить», зло, которого нам не избежать[729]. Дискурс бессилия климатической политики наиболее ярко иллюстрирует цинизм риторики антропоцена.
Третий тип дискурса очень близок к уже обсуждавшейся точке зрения, которую в философии техники принято называть «технологическим императивом». Климатическая инженерия — чисто технический «план для аварийной ситуации», «последняя соломинка», «последний шанс в безвыходном положении», «парашют» или «подушка безопасности» для цивилизации и даже «мост» к обществу, свободному от ископаемого топлива. Политические проблемы, сопряженные с внедрением и контролем этой супертехнологии, в таких нарративах не упоминаются[730]. Следует обратить внимание, что конкретно этому типу дискурса свойственна унаследованная от эпохи Просвещения вера в нейтральность научных открытий и технических достижений, которые сами по себе суть несомненное благо с точки зрения человеческого прогресса.
Еще больше тревожит, что, хотя, как подчеркивают критики, окончательная научная проверка методов геоинженерии по определению невозможна[731] и они с высокой вероятностью приведут к непредвиденным последствиям, данный дискурс опровергает эти утверждения, поддерживая оптимистическую уверенность, что речь о безопасном техническом решении, которое необходимо всего лишь доработать. Некоторые даже подчеркивают эстетику проекта управления климатом — в духе своего рода технического романтизма[732].
Последний из выделенных шведскими исследователями типов дискурса строится на доводах «обычного продолжения естественных процессов». В таком контексте технологию распыления серы чаще всего сравнивают с извержением вулкана Пинатубо на Филиппинах в 1991 году. Оно привело к выбросу в стратосферу приблизительно двадцати миллионов тонн диоксида серы (SO2). Так как серные аэрозоли поглощали солнечные лучи, средняя температура на Земле снизилась на 0,5 °C[733]. Приверженцы этого дискурса уверяют, что мы неминуемо перенимаем решения, к которым прибегает сама природа. Все тот же Калдейра даже заявляет, что «природа уже проверила методы геоинженерии»[734]. Риторика «природного» происхождения климатической инженерии делает ее правомерной, скрывая от аудитории тот факт, что перед нами глобальная сверхтехнология, чреватая непредсказуемыми последствиями.
По словам Ансхельма и Ханссона, с течением времени климатическая инженерия изображается в прессе во все более выгодном свете, как чисто техническое и даже квазиестественное решение. Драматический дискурс удвоенного беспокойства ученых постепенно затухает[735]. По мнению социологов, неоднозначный образ геоинженерии в публичной сфере создается за счет сочетания фатализма и пессимизма (сопряженных с осознанием нашей неспособности принять какие-либо серьезные политические меры перед лицом приближающейся катастрофы) с необоснованным оптимизмом в отношении опасных технологий. Причем тот факт, что распыление серы в стратосфере позволит нам «выиграть время» лишь на короткий, призрачный срок, никого не волнует. Авторы проанализированных Ансхельмом и Ханссоном статей не интересовались этой проблемой.
Сознание, что речь идет о непроверяемой и в значительной мере непредсказуемой технологии глобальных масштабов, сосуществует с надеждой, что она, несмотря ни на что, окажется «надежным аварийным планом». Еще одно противоречие связано с неоднократно встречающимся в рассмотренных статьях утверждением о необходимости дальнейших исследований — хотя известно, что полевые исследования климатической инженерии, которые позволили бы точно оценить ее эффект, попросту невозможны. Наконец — и, пожалуй, это противоречие с философской точки зрения особенно значимо, — риторика сторонников геоинженерии свидетельствует об отсутствии единства в вопросе о контроле. С одной стороны, человек не желает хотя бы частично взять на себя ответственность за дестабилизацию климата (не внося в свое поведение необходимые коррективы), с другой — он не останавливается перед тем, чтобы контролировать климат, попытавшись отрегулировать «термостат Земли».
