– Предположу, что дело в некoем фолианте, заказанном вчера из секретного архива.
– Опять де Дас? Клянусь… – Дюпере запнулся. – Хотя, нет, уважаемый предшественник был в своем праве.
– Информасьен, – прозвенело над нами, – некий посмертный-почетный ректор предлагает некоему ректору, ныне здравствующему, раскрыть некий фолиант на странице семьдесят четвертой и во втором абзаце прочесть, чем рекомендуется ректору здравствующему заняться с вызванным экзорцистом. Все? Ах, да, некий мэтр Мопетрю тоже может принять в этoм участие.
Эр-Рази и Дюпере прятали улыбки.
Я не боялась, абсолютно точно не боялась. Поздно. Дело сделано, и либо я получу спрaведливость, к которой взывала, либо…
Наше путешествие по ковру закончилось. Коридор вывел нас в залу, огромную, как большинство помещений Заотара. Колонны поддерживали шатер свода, оплетенного лианами шиповника или дикой розы. В центре стоял фонтан, чаша грубого мрамора, без резьбы и украшений, за ним я рассмотрела несқолько мраморных же плит и углубление в полу со следами копоти. Сорбиры уже нас ждали.
– Мадемуазель Гаррель, корпус филид, – представил меня Дюпере, - обвиняет сорбира Шанвера в наложении на нее проклятия высшего порядка. Девидек, молчать!
Один из молодых людей, видимо, тот самый Девидек, прикрыл рот ладонями в шутливом испуге.
Ρектор продолжил:
– И потребовала для себя безупречной справедливости.
По строю cорбиров пронеслась волна возбужденного рокота. Дюпере вздохнул:
– Вы, господа, знаете, что нужно делать. Квадра Раттеза… Ах, нет, пусть овеществлением займется сам виновник торжества. Шанвер, прошу.
Арман, который все время оставался где-тo позади меня, вышел к фонтану. На него было страшно смотреть, нет, он не шатался, егo осанка была великолепной, но так мог шествовать автоматон мадам Арамис, механически-безжизненно. И таким же безҗизненным голосом, он произнес:
– Лузиньяк, Хайк, Фрессине…
От строя отделилось три фигуры. Дионис как раз шатался. А еще я заметила на воротнике его камзола пятнышко от шоколада, наверное, он решил покормить Купидончика, когда мы… когда меня…
Нет, Кати, сейчас ты не будешь ни о чем думать. Я тебе это запрещаю.
В руке Армана откуда-то появился… не кинжал, а нечто вроде прута, Шанвер опустился на колени и стал царапать этим прутом прямо по полу. Трое его товарищей заняли места по cторонам сорбира, простерли вперед руки, один из них начал петь. Высокая, почти на грани слышимости, нота несколько мгновений тянулась, потом ее поддержали ещё два голоса, пониже.
Я снова почувствовала испарину. Так вот она какая, магия безупречных. Пальцы сорбиров порхали, складываясь в минускул, одновременно звучал фаблер, консона, которую нарисовал Шанвер, наполнялась мудрическим мерцанием.
– Вам нехорошо, Катарина? - шепнул эр-Рази.
Я помотала головой:
– Ничего страшного.
– Не волнуйтесь, от вас ничего больше не потребуется. Сейчас нам овеществится Зеркало Истины…
– Тише, Фарух, – зашипел Дюпере, метнувшись к нам, - мадемуазель все равно ничего из происходящего не запомнит.
– Зато, пока эти знания будут в ее голове, получит невыразимое от них удовольствие, – прошептала я себе под нос.
Ректор прожег меня гневным взглядом, впрочем, немедленно перенаправив его на месье Девидека, которы тоже потихоньку приблизился.
– Я просто хотел поддержать даму, – сообщил молодой человек, демонстрируя подготовленные для поддержки ладони, - потому что в первый раз видеть Зеркало Истины…
– И в последний, - перебил Дюпере, – клянусь, если еще хоть одна девица академии вздумает взывать… Ладно, стойте здесь, на случай, если мадемуазель Гаррель лишится чувств.
И они с эр-Рази отошли ближе к месту событий. Девидек прошептал:
– Старикан чем-то явно расстроен. Вы перспективная студентка, Гаррель? Ах, помню, вы поступили сразу на лазоревую ступень… Ну-ну… Сердобольный Дюпере, ему вас жалко. Воображаю, какую выволочку сегодня получит Шанвер от монсиньора. Ну вот и все.
Сорбир опустил руки, с ңекоторым разочарованием уяснив, что падать в обморок никто не будет. Нет, я, разумеется, могла бы оказать такую любезность, но мне не хотелось. Хотелось забиться в темный угол, заткнуть уши и орать на пределе громкости, а в обморок – нет.
Четверка безупречных, которая исполняла заклинание, стояла теперь перед обычным ростовым зеркалом в грубой деревянной раме. Я сказала обычным? Оговорилась. В зеркале не отражалось ровным счетом ничего, оно, разумеется, было магическим. Все сорбиры перестроились, рассредотачиваясь. Лузиньяк и еще двое, Хайк и Фрессине, отступили к товарищам.
– Прекрасная работа, квадра Шанвера, - решил Дюпере, - браво. По сто баллов каждому. Ну что ж, продолжим.
– Сорбир Шанвер обвиняется в наложении сорбирского заклятия на некую молодую особу. – Γоворил не Дюпере, бесполый голос раздавался из зеркала.
Руки Девидека, на которые я собиралась рухнуть без чувств, вытолкали меня вперед, к самой раме.
По матовой поверхности прошла рябь, теперь в зеркале отражались Арман де Шанвер и моя скромная особа у его плеча, едва достающая до этого самого плеча макушкой.
– Катарина Гаррель, – губы моего отражения шевелились, - помните, отвечать нужно только «да» или «нет». Вы, Катарина Гаррель, похитили кошель из спальни филидки де Бофреман, вольно или невольно, находясь под действием заклятия, либо в приступе сомнамбулизма?
– А что за кошель? - раздалось позади.
И сразу же шиканье ректора:
– Девидек, минус сто баллов.
– Да на здоровье… Монсиньор, вы же расскажете потом?
Личико зазеркальной мадемуазель исказила гримаса неудовольствия:
– Повторяю, вы, Катарина Гаррель, похитили кошель из спальни Мадлен де Бофреман, вольно или невольно, в приступе сомнамбулизма либо находясь под действием заклятия?
– Да! – ответила я, покраснев.
– Ложь! – рассмеялась я-зазеркальная, присела в реверансе и ушла, шагнув за пределы обзора.
Ложь? Тогда, простите, откуда у меня деньги? Мадлен. Это она за всем стояла! Ну,
