ну, Вольф Григорьевич, это несерьёзно. Зачем я Лурии? Я Шерешевскому в подмётки не гожусь.
— Ну-ну, Володя, не надо скромничать. Шерешевский, конечно, уникум, но вам Лурии тоже не стыдно показаться.
— И всё же, — возразил я. — Одно дело экстрасенсорика, то есть, телекинез, ясновидение, что может удивлять и что не принимается наукой, а другое — память, которой обладают многие и которую принимают как что-то естественное.
— Заблуждаетесь, Володя. Не всякая память относится, как вы говорите, к чему-то естественному. Пример, тот же Шерешевский. Зная вашу память, я её тоже могу отнести к разряду необычных. Так что, думаю, что вам не стоит отказываться от встречи с Александром Романовичем.
Я тяжело вздохнул и не стал огорчать хозяина, взял телефон Лурии и обещал позвонить ему, если всё уладится с официальным вызовом в Академию наук.
— Держите меня в курсе и не забудьте потом сообщить о том, как у вас всё сложится, — попросил Мессинг, когда я тепло распрощался с ним и не преминул поблагодарить Ираиду Михайловну за гостеприимство, рыбу-фиш и яблочный пирог.
Глава 14
Вызов в Академию наук и недоумение директора Ивана Ивановича. Институт радиотехники и электроники. Профессор Кобзарев. Профессор об экстрасенсорике. Теория относительности Эйнштейна. Нинель Кулагина и Роза Кулешова. Я демонстрирую способность к телекинезу. Профессор Каценеленбаум. Чистота опыта подвергается сомнению. Нервный срыв и решение об отказе участия в опытах.
На следующий день после моего визита к Мессингу, я позвонил профессору Кобзареву. Он не сразу сообразил, о чём идёт речь, но когда я сослался на Мессинга, без лишних слов попросил координаты НИИ, в котором я работаю, и моё полное имя.
Через несколько дней наша работа в Москве подошла к концу. Выставка закрывалась, нас отозвали, и мы вернулись на свою основную работу…
Когда меня вызвал начальник нашего НИИ, Иван Иванович, и показал письмо из Академии наук, предписывающее «командировать тов. Анохина В.Ю. для изучения паранормальных психофизических феноменов сроком на четыре дня», я видел недоумение на его лице.
— Владимир Юрьевич, — сказал директор. — А вы-то какое отношение имеете к этим психофизическим феноменам?
Я не стал ничего объяснять, попросил, чтобы Иван Иванович распорядился никого не впускать в кабинет, с его разрешения открутил колпачок от перьевой ручки, которая лежала на листе какого-то документа, положил его ближе к краю полированного стола, закрыл глаза, сосредоточился и когда почувствовал, что моё эмоциональное напряжение достигло уровня, когда я способен двигать какие-то предметы, я поместил ладони над колпачком, поводил над ним руками, и он слегка, как бы нехотя, зашевелился, потом медленно пополз вслед за руками, ускоряясь к краю стола, и свалился с лёгким стуком об пол.
— Но ведь этого не может быть! — воскликнул растерянно Иван Иванович.
Я пожал плечами. Директор некоторое время молча переваривал произошедшее, потом снял трубку селекторной связи и сказал секретарю:
— Леночка, подготовьте приказ на командировку Анохина в Академию наук согласно письму, которое мы сегодня получили.
— Иван Иваныч, — попросил я, — вы никому не говорите про это. Иначе мне потом будет трудно работать. Я уже сталкивался с подобным.
— Да я, конечно, постараюсь, но, сами понимаете, эта тайна всё равно станет явной. Есть такая пословица: «Тайна — та же сеть: ниточка порвётся — вся расползётся».
— Ну да, «узнает сосед, узнает весь свет», — усмехнулся я.
— Вот-вот… Только если вы имеете ввиду меня, то мимо секретарши у нас ни один документ не проходит. Вот и весь наш секрет, — добродушно сказал Иван Иванович и добавил: — Да не берите вы в голову, Владимир Юрьевич. Всё это пустяки.
Я молча вздохнул и вышел из кабинета, зная, что слух о моей способности двигать предметы мысленным усилием без помощи рук всё равно разойдётся по НИИ…
Вечером того же дня поезд снова вёз меня в столицу. Утром я позвонил профессору Кобзареву, и он сказал, чтобы я сразу ехал в Институт.
— Знаете, как добраться? — спросил академик.
— Найду, — заверил я и пошёл к метро.
Институт радиотехники и электроники имени В.А. Котельникова находился на Моховой, там же, где старые корпуса МГУ. Я знал этот простой маршрут, доехал до станции «Библиотека им. Ленина» и без труда нашёл корпус института. На проходной меня остановили, я сказал, что меня ждёт профессор Кобзарев, вахтёр позвонил куда-то, и через несколько минут ко мне вышел сам учёный. Был он среднего роста, крепкого телосложения, с лицом строгим и умными, с лёгким прищуром глаз; небольшие залысины делали и без того высокий лоб выше, а плотно сжатые губы говорили о сильном и настойчивом характере. Кобзарев протянул мне руку.
— Юрий Борисович, — назвал он себя.
Я повторил своё имя, хотя заочно мы уже знали друг друга.
— Простите, а как ваше отчество.
Профессору на вид было около шестидесяти, и он мне годился если не в деды, то с гаком в отцы, и я счёл разумным, чтобы он называл меня не Владимиром Юрьевичем, а просто по имени, о чём ему и сказал.
— Хорошо, — согласился профессор и сходу обозначил план наших действий, после чего добавил: — Номер в академической гостинице вам забронировали, но, я думаю, в гостиницу вы отправитесь позже… — и спохватился: — Кстати, вы завтракали?
— Спасибо. Наш поезд в Москву прибывает рано, и я всегда успеваю позавтракать в каком-нибудь буфете.
— Ну, тогда пойдёмте работать.
И быстро пошел вперёд. Я последовал за ним. Юрий Борисович привёл меня в одну из лабораторий, тесно уставленную приборами, назначение которых было для меня, гуманитария, тайной за семью печатями. В центре стояли в ряд простые столы, из тех, за которыми сидят студенты.
Профессор усадил меня на стул, сел напротив и стал расспрашивать о том, как я познакомился с Мессингом, когда я заметил у себя экстрасенсорные способности, и я подробно рассказывал о своей способности лечить руками бесконтактным способом, о владении гипнозом, о ясновидении и о своей хорошей памяти, которую Мессинг считал необычной, а психиатры фотографической или эйдетической.
— Хорошо, — заключил профессор. — Вы, наверно, знаете, что у нас к экстрасенсорике и подобным ей феноменам относятся достаточно скептически.
Он заметил мою ироническую улыбку и сказал:
— А что вы хотите, если только совсем недавно Академия Наук приняла постановление о запрещении в подведомственных ей институтах подвергать сомнению или критике теорию относительности Эйнштейна. Такое время… Тем не менее эти явления пытаются изучать… Вы слышали о Кулагиной?
— Нет, — покачал я головой.
— Она демонстрирует способности к телекинезу. Нам известно, что ею занимаются сотрудники Ленинградского института точной механики и оптики. По некоторым непроверенным
