Хотя, дайте-ка подумать, хуже все-таки было:
— Слушай, Лиз, а как долго Паша здесь пробыл? Ну, пока я была в отключке.
— Ну, где-то часа три. А может, чуть больше, — подруга распахнула пакет, поочередно выкладывая на небольшой столик в углу комнаты фрукты: бананы, яблоки, апельсины… — Я же говорила: нас не было, когда он приехал.
— Угу, говорила.
Мысли в голове трещали, словно подъемный механизм кровати: «вжух-вжух — Паша знает, что я ему врала; вжух-вжух — и наверняка в бешенстве; вжух-вжух — надо как-то раздобыть телефон и связаться с ним. Срочно!».
— Ты так её сломаешь. Или тебя укачает, — не оценила мои жалкие попытки скрасить досуг Кузнецова. — Слушай, — она на миг замерла, задумчиво рассматривая гроздь винограда в руках, — а Паша тоже не знал, где ты работаешь?
«Как и я», — повисло безмолвное между нами. Щеки мгновенно вспыхнули — мне до сих пор было ужасно стыдно перед подругой за то, что я обманывала её. Лиза в своё время ведь так старалась помочь мне с Сережей: просила деньги у одногруппников, обращалась с той же целью в профсоюз, даже умоляла преподавателей закрывать глаза на мое отсутствие на парах. Но сколько бы она не билась, отдача была минимальной. Поэтому, когда болезнь Серёжи этой весной вновь вернулась, я предпочла не рассказывать Лизе об этом. Ей и без меня доставало в жизни проблем. Но теперь, благодаря случившемуся, и Лиза, и Маринка знали правду. Почти знали.
— Не переживай ты так, уверенна он поймёт, — по-своему расценила мое молчание подруга. — Ты же делала это ради Серёжи.
Я поджала губы. Может, часть про Сережку Паша поймет. А вот остальное…
— Кстати, Лина передавала тебе привет. У них всё хорошо. Трансплантацию назначили на послезавтра.
— Спасибо! — услышав, хорошие новости я широко улыбнулась. Только… — Ты же не сказала ей? — уже серьезно спросила я, чувствуя, как от смущения опять запылало лицо. Да, я в который раз скатывалась до лжи. Но мне не хотелось лишний раз тревожить тетю. Сейчас она целиком и полностью нужна Сержику, а я уж как-нибудь выкарабкаюсь.
— Нет, Лина по-прежнему считает, что у тебя острый ларингит, и ты не можешь разговаривать, — Лизка отломила банан и протянула мне. — И как только ты до такого додумалась?
Как-как, месяцы тренировок.
— Фух! Ну что за козел, а! — дверь в палату со стуком распахнулась, а на пороге возникла мокрая и отчего-то взбешенная Булкина.
Я тут же непроизвольно посмотрела в окно, за которым ярко светило июньское солнце, и опять перевела взгляд на подругу.
— Привет, девчонки! Обниматься, как видите, не будем, — Маринка перекинула длинные влажные волосы за спину и с отвращением осмотрела свой некогда белый сарафан. — Вот говнюк! Чтоб у него все четыре колеса сперли и фары в придачу! Нет, ну вы только посмотрите на это!
— Тебя что, из лужи окатили? — задала я вполне логичный вопрос.
— Ага. Наверняка какой-то мажористый докторишка. Представляете, иду я такая…
— Шшш! Ты не могла бы говорить на полтона потише? — возмутилась Лизка. Начитавшись в гугле о сотрясении мозга и всех его возможных последствиях, подруга старалась при мне не повышать голос.
— Ой, да ну тебя! Подумаешь, легкое сотрясение. Катька вон уже в полном порядке. Как-никак третий день тут кукует.
— Чтобы ты знала, это «легкое сотрясение» может вызвать эпилепсию и расстройство личности! — поспешила «обрадовать» меня Кузнецова. Интересно, и чего это она раньше не озвучивала столь занимательные факты о моей травме?
— Круто! — почему-то обрадовалась Булкина. — Это типо она была не подающей надежд студенткой, а завтра станет гением мирового масштаба?
— Межгалактического. Вот изобрету ракету и отправлю тебя, Марин, в космос, — с сарказмом процедила я. — Ты-то, в отличии от меня, подающая. Прямо-таки надежда всея факультета.
— Видишь, — проигнорировав мой подкол, обратилась она к Лизе, — если Катька шутит — значит с ней все в порядке!
— Конечно, — Кузнецова схватила пульт от кондицеонера и с недоверием повертела тот в руках. — Зачем нужны все эти многочисленные обследования и анализы, если состояние здоровья человека можно определить по его чувству юмора? — она со вздохом отложила пульт, подошла к окну и распахнула то настежь.
Мы все примолкли, глядя, как теплый, летний ветер надувает тюлевые занавески. Будто паруса, какого-нибудь сказочного фрегата.
Я опять подумала о Паше. Он так хотел показать мне океан…
— Бе-е, кажется, эта жижа начинает высыхать прямо на мне! — снова заорала Марина и уже смущенно, шепотом попросила: — Слушай, Катюш, я воспользуюсь твоим навороченным душем?
— Можешь даже взять парочку чистых вещей из моего навороченного шкафа, — я указала на глянцевый шкаф-купе с абстрактным узором.
— Вот спасибочки! — она выбрала для себя простую серую футболку и шорты, и поспешила скрыться за смежной дверью.
Отсутствовала Маринка прилично. Мы уже успели с Лизой и обсудить сессию, которую из-за травм мне теперь светило сдавать в сентябре; и поесть тех самых фруктов; и поспорить насчет телефона, который подруга наотрез отказывалась мне отдать.
— Слушай, я тоже хочу себе домой такой гидробокс, столько режимов! — восторженно заявила Булкина, вытирая на ходу волосы полотенцем. — А вот с феном у них, конечно, промашка вышла!
— Напиши им это в книгу жалоб, — фыркнув, предложила Лиза.
- А что там насчет полиции, они собираются брать показания или как? — Маринка повесила полотенце на спинку казенного стула и плюхнулась на диван рядом с Кузнецовой.
— Ты вспомнила что-то новое? — не дав мне и рта раскрыть, спросила следом Лизка.
— Не-а, — рука на автомате потянулась к едва заметной шишке на затылке, которая ещё пару дней назад могла сравниться по размеру с грецким орехом. — Лечащий сказал, что для моей травмы проблемы с памятью — это норма, — я до боли вцепилась пальцами в край белоснежного пододеяльника и нерешительно посмотрела на девочек: — Но, думаю, так даже лучше. Хорошо, что я плохо помню, как он меня…
Договорить так и не удалось. Если честно, всё, что случилось со мной походило на какой-то страшный сон. Да, страшный, но я воспринимала это не более чем, как обычный кошмар. А если попытаться принять произошедшее за действительность…
