Грэм: Он меня просто отфутболил. Я сказал ему:
– Это очень важно. Хоть раз, прошу тебя. Мне надо с тобой поговорить.
Билли: Я не способен был ни на что другое, кроме как сосредоточиться на том, что делаю в данный момент. Некий внутренний голос звал меня вперед и велел купить текилы. Это я и собирался сделать. Я не готов был помогать кому-то еще. Я не способен был ни на что и ни для кого.
Грэм: И вот я стою в вестибюле, понимая, что выгляжу сейчас так, будто я уже на грани фола. И я почти готов расплакаться. Но не плачу. Плакал я в своей жизни, пожалуй, не больше пары раз. Один – когда матушка умерла в девяносто четвертом, а другой…
Дело в том, что мне в тот момент позарез нужен был брат. Мне нужен был мой брат.
Билли: Он схватил меня за рубашку и заявил:
– Притом, сколько всего я сделал для тебя за всю нашу жизнь, у тебя не найдется каких-то долбаных пяти минут, чтобы со мной поговорить?!
Я отвел его руку и велел уйти. И он, естественно, ушел.
Грэм: Не следовало мне проводить столько времени со своим братом. Просто не следовало этого делать! Не стоило спать с участницей группы, не стоило работать с родным братом – и много всякой другой хрени, которую мне не надо было делать. И будь у меня возможность все переиначить, я бы построил жизнь совсем по-другому.
Карен: Я вернулась в отель, захлопнула дверь номера, села на кровать и расплакалась.
Уоррен: Мы с Эдди, Питом и Родом раскурили после концерта по косячку. Больше никого из наших не видели.
Карен: Потом я пошла к номеру Грэма и постучала в дверь.
Грэм: Я понял, почему мы не могли бы завести ребенка. Действительно понял. Но все равно чувствовал себя очень одиноко и тоскливо. Я словно остался наедине со своей потерей. Я был единственный, кто понимал, что мы с Карен лишились чего-то очень важного. И я единственный об этом скорбел. И из-за этого так злился на нее.
Карен: Он открыл, а я стояла за дверью и думала: «Зачем я вообще сюда приперлась?» Мне нечего было ему сказать, чтобы что-то исправить.
Грэм: И почему она не способна была проникнуться тем будущим, что видел я!
Карен: Я ему сказала:
– Ты просто меня не понимаешь. Ты все ожидаешь, что я стану той, какой никак быть не могу.
– Ты никогда не любила меня так, как я, – ответил он.
И мы оба понимали, что все сказанное – правда.
Грэм: Что теперь нам было делать? Разве после этого вернешься к прежней точке?
Карен: Я подалась к нему, крепко прижалась всем телом. Поначалу он меня даже не обнял. Не обхватил, как обычно. Но потом все же прижал к себе.
Грэм: Она казалась такой горячей в моих руках. Но почему-то я четко помню ее ледяные руки. Не знаю, как долго мы простояли так у двери.
Карен: Порой я думаю о том, что на месте Грэма, может быть, хотела бы ребенка. Если бы я знала, что кто-то другой будет его растить, откажется от своей мечты, принесет себя в жертву семейному очагу и станет сидеть дома и за всем следить, а я буду уезжать и заниматься тем, чем мне хочется, и возвращаться по выходным… Тогда, глядишь, я тоже захотела бы ребенка.
Хотя не уверена… Я по-прежнему сомневаюсь, что могла бы этого захотеть.
Пожалуй, главное, о чем мне хочется сказать… Я вовсе не сердилась на Грэма из-за того, что он меня не понимал. И, по большому счету, не думаю, что он так уж сильно злился на меня, потому что мне хотелось совсем иного.
Грэм: Мы причинили друг другу сильную боль. И в этом я больше всего раскаиваюсь. Это самое мое большое сожаление в жизни. Потому что я любил ее всем сердцем, всей душой. И даже сейчас какая-то частица меня по-прежнему ее любит. Но есть еще и другая частица, которая никогда ей этого не простит.
Карен: Даже сейчас говорить о нем – все равно что бередить затянувшуюся рану.
Грэм: В ту ночь, уже ложась спать, я понял, что не смогу больше играть с ней в одной группе.
Карен: Мы не могли дальше изо дня в день находиться друг с другом рядом. Может, люди более сильные, чем мы, и смогли бы. Но у нас бы это не получилось.
Билли: Я подсел к барной стойке и заказал чистой текилы. Ее принесли быстро. И вот я поднял стопку и покрутил ее в пальцах, даже понюхал. А потом ко мне подошли две женщины и попросили автограф. Сказали, что в жизни не видели ничего подобного, как мы с Дейзи. Я расписался на паре коктейльных салфеток, и вскоре после этого женщины ушли.
Дейзи: В отель я вернулась примерно в середине ночи. Не помню, где и чем я занималась. Помню только, что старательно избегала Билли. Возможно, я прогулялась по городу или еще как-то убила время. Когда я вошла в вестибюль, то была еще изрядно под парами. И я повернула направо, к бару. Помню, у меня даже желания не было держаться в ясном сознании.
Но, должно быть, я все-таки не очень соображала, что делаю и куда иду, поскольку в итоге я прошла прямиком к лифту. И подумала: «Вот и славно. Сейчас приму, пожалуй, своих «красных красавчиков» – и баиньки».
Но когда я добралась до своего номера, то не смогла вставить ключ в замок. Я все пыталась и пыталась, но он все равно никак не хотел попадать в скважину. Наверное, я довольно сильно шумела там.
А потом мне показалось, что я слышу детский голосок.
Билли: Я взялся за стакан с текилой и снова его поднял. И вперился в него взглядом. И подумал, какой она должна быть на вкус. Как прозрачный чистый дым. Эта мысль меня отвлекла, и тут усевшийся рядом у стойки мужик спросил:
– Привет! А ведь вы Билли Данн, верно?
И я снова опустил текилу.
Дейзи: И вот я застряла там, в коридоре, не в состоянии попасть в собственный номер. От бессилия я опустилась на пол и расплакалась.
Билли: – Он самый, – ответил я.
– Моя девушка просто страдает по вам.
– Уж извините, – улыбнулся я.
– А что вы тут сидите в баре в одиночку? Мне кажется, такой молодец, как вы, может увести любую женщину в мире.
– Иногда все же нужно побыть одному.
Дейзи: Я посмотрела вдоль коридора и поняла, что это… Да, точно. В коридоре появилась Камилла с Джулией на руках.
Автор: Одну минутку…
Примечание автора. Несмотря на то что по договоренности со всеми я не участвовала в повествовании, здесь я приведу стенограмму одного разговора с Дейзи Джонс, поскольку я фактически единственный человек, способный подтвердить этот эпизод в истории ее жизни.
