Фрэнк улыбнулся.
— Как ни удивительно, совершенно обычные люди.
Ивонна ему не поверила.
Обычное дело. Судить других легко и приятно.
Фрэнк выехал с тюремного паркинга, дворники очистили остатки снега с прогревшегося лобового стекла.
Все всегда почему-то уверены, что они-то всяко лучше тех, о ком рассказывают в новостях.
Оливия №4Наступает этот момент, момент твоей смерти.
И ты думаешь: «Как, и это все? И это было все?» Надежды, ожидания, переживания, усилия.
Все эти… жизненные процессы.
Радости по календарю. Дни рождения, Рождество, Новый год. И да, чуть не забыла, Валентинов день — самая жестокая шутка производителей поздравительных открыток. Не все из нас половинки. Некоторые из нас — хотите верьте, хотите нет — цельные.
И это ожидание. Бесконечное идиотское ожидание, что все, наконец, как-то славно устроится, как думалось в детстве — когда вырасту.
Жизнь. Слыхала, есть такие, кто видят ее как есть. Живут настоящим, не расстраиваются из-за своей незначительности и незаметности в этом неуютном мире, умеют видеть чудо в простом: утренний летний дождь, вечерний зимний снег.
Ну да, понимаю. Мы все должны быть благодарны за то, что живем. Но вот в чем проблема: у многих жизнь похожа на отсыревшую петарду. Вот вам, знайте. Теперь, когда все кончено, тянет пофилософствовать. Помудрствовать. И, как ни странно, я принимаю свою смерть.
Я оказалась на этом свете не по своей воле. Решение приняли мои родители, которым как-то вечером, после Рождества, слегка разгоряченным от подогретого виски, вздумалось опробовать пружины кровати в своем новом доме.
Я не просила давать мне жизнь, но в итоге это мне предстояло жить изо всех сил, разбираться, что к чему, и кривляться, как дрессированная обезьянка. Школа, работа, секс, брак, дети, жадность, щедрость, гнев, покорность, смерть. Белка в колесе ожиданий.
У меня так ничего толком и не вышло. Я так и не стала счастливой как полагается.
Тем не менее какой бы заурядной и непримечательной ни была наша жизнь, перед ее концом мы все цепляемся за нее изо всех сил. Какая дешевая ирония!
Мы страшимся смерти, нас пугает неизвестность. Но, уж поверьте, на самом деле, когда приходит смерть, наступает облегчение. В этот короткий момент думаешь: «Привет. Мы должны были встретиться, рано или поздно. И вот ты здесь».
Похоже на поездку в Нью-Йорк. Все так знакомо по телевизионным передачам и фотографиям, что кажется, будто уже не первый раз здесь.
Так же и смерть. Мы давно знакомы заочно.
В любом случае именно так произошло со мной, когда она вдруг явилась за мной.
Я вдруг поняла, что всю жизнь боялась этого момента — пока он, наконец, не наступил. Это даже немного приятно: можно больше не бояться смерти. Не о чем больше беспокоиться. Даже если это произошло слишком рано, даже если мое время еще не пришло.
Все кончено, можно веселиться по-настоящему.
Попортив кровь стольким людям, я не раз задумывалась, хватит ли у кого-нибудь в Долине пороху убить меня.
Ни у кого так и не хватило.
Даже у Элисон Дэли, которая подбросила мне пулю с запиской, — конечно же, я догадалась, что это она. Когда я пригрозила, что напишу ее мужу, она смертельно побледнела, а потом сказала: пусть только появится — получит пулю в голову.
«Не лезь в чужую жизнь, или получишь такую в голову».
Даже те же самые слова в записке. Право же, когда я отошла от первого шока, стало даже смешно.
Тем не менее из всех врагов, нажитых мной в Долине, только в отношении Дэли у меня сомнения в собственной правоте.
А еще мне не хотелось, чтобы тот факт, что я угрожала Элисон Дэли, всплыл, когда полиция начнет искать того, кто пытался меня убить. Увидев первобытный животный страх, промелькнувший на лице Элисон после моей угрозы, я поняла, как сильно в ней ошибалась.
В итоге я сожгла записку и закопала пулю.
Роковое совпадение: откуда ей было знать, что я умру именно в этот день. Не сомневаюсь, что она все это время терзалась мыслями о том, что стало с ее запиской. Вполне возможно, когда я исчезла, она убедила себя, что я насмерть перепугалась и сбежала.
Но я никуда не убегала. У меня уже был готов план, и угрозы от Элисон Дэли в него не входили. Последней каплей стал запрет Лили Соланке встречаться с ее сыном. Ну, справедливости ради, не только это одно. Замысел вызревал уже давно.
Произошло столько ужасных событий. Чего я только ни делала, чтобы нравиться людям. Дружить по-соседски. Что бы я ни делала, ничего хорошего из этого не получалось.
Мне было одиноко. Тоскливо. Возможно, это была депрессия. Я пыталась найти какой-то выход.
Нет, только не самоубийство. Дура я, что ли?
Мне уже не хотелось понравиться соседям. Пыталась с ними по-хорошему, никакого толку.
Я их проучу. Они заплатят за все.
Мой план заключался в том, чтобы представить дело так, будто кто-то из них пытался инсценировать несчастный случай со мной. Не просто сделать мне какую-то гадость, а убить меня.
Тут-то и начнется потеха! Появится полиция, начнет всех допрашивать. Начнет копаться в делах этих моих респектабельных безупречных соседей, будет расспрашивать, кто что мне говорил, кто со мной ссорился, кто угрожал мне и почему. Переворошат все их тщательно запрятанное грязное белье.
План созрел, но я пока не знала точно, когда привести его в действие.
И тут, второго марта, ко мне зашел Рон.
Мне уже было показалось, что у нас снова все наладится. Чуть не разрыдалась от облегчения. И тут он выкинул свой трюк с камерой. Он меня прямо убил, растоптал. Я хотела, чтобы он извинился. Хотела, чтобы он молил о прощении и сам простил меня.
И тут меня осенило: может, так даже лучше! Ведь если я чуть не погибну — он же не сможет по-прежнему на меня злиться? Он же тоже почувствует себя виноватым? Когда человек едва спасся от смерти, разве это не искупает все прежнее?
Я решила действовать уже на следующий день.
Визит Эда окончательно решил дело. Выяснилось, что Миллеры вечером уезжают, стало быть, откладывать дальше нельзя. Мне хотелось, чтобы именно эта парочка почувствовала себя виноватой и чтобы ими занялась полиция. Ведь это же их фишка — убить человека и обставить все так, будто это самоубийство.
Итак. Да, понимаю, я вела себя не слишком разумно. Даже, пожалуй, отчаянно.
Но попробуйте поставить себя на мое место. Что мне оставалось делать? Я заперта в поселке со всеми этими людьми, в изоляции, мне угрожают — как выйти из этой ситуации? Переезжать мне не хотелось. Я прожила здесь много лет, пока они не понаехали и не испортили все. Из-за них я возненавидела Долину, которую всегда любила.
