– Ты что ему наговорила? Я же сказал – не суйся сюда! – Он схватил Тома за плечи, встряхнул и заставил посмотреть ему в лицо. – Тебе нельзя быть размазней!
Том поморщился от такой грубости:
– Не могу я с ней так, пап.
– Можешь. Ты должен! Но Том покачал головой:
– Ты же сам сказал – это будет ужасно. Они ее с грязью смешают.
– Ерунда все это. Ничего такого не случится.
– Сказал, что они заставят ее выступить перед всеми и будут расспрашивать об очень личном.
Отец скорчил гримасу, повернулся к Элли и указал на дверь:
– Иди в свою комнату, Элинор.
Но она не сдвинулась с места. Том переводил взгляд то на нее, то на отца, и по его лицу снова побежали слезы. Его словно проткнули, как воздушный шарик, и он сдувался, терял силы на глазах.
– Нет, пап, правда, я не могу так. Я сам виноват. Не нужно было этого делать.
– Так, значит, ты теперь собираешься признать себя виновным? – Отец грубо оттащил его к кровати и заставил сесть. – Тебе дадут три или четыре года, поставят на учет как насильника, ты выйдешь из тюрьмы с клеймом маньяка на лбу! Ты этого хочешь?
– Нет. Но второй сценарий не лучше.
Отец достал из кармана платок и швырнул его Тому:
– Признавать свою вину глупо, Том, когда против тебя нет ни одной серьезной улики. У тебя все шансы выкрутиться.
Том так внимательно его слушал, что забыл дышать. Слушал каждой клеткой, словно падал с горы, а отец кричал ему в ухо инструкции по выживанию.
– Ее новые показания ничего не значат, – продолжал отец, – даже в полиции так сказали. Вещественных улик нет. Ни фотографий, ни видео, ни сообщений – только ее слова против твоих. Тебе совершенно ни к чему признавать себя виновным.
Отец заговорил о статистике и неизбежности, и в его устах все звучало так просто – две глупые девчонки, один парень, которого просто неправильно поняли. Том пытался вмешаться, но отец так доходчиво все объяснял, что это было бесполезно. В суде адвокат сделает все, чтобы дискредитировать обеих девчонок. Карин сама хотела переспать с Томом, но позже пожалела о том, что сделала. Элли влюбилась в Майки и ради него готова была пойти на что угодно. Карин напилась и потеряла контроль на вечеринке. А Элли просто соблазнили, и она предала свою семью.
Когда у отца наконец кончились слова, в комнате повисла тишина. Элли и в себе заметила перемену – ей как будто промыли мозги. Внутри у нее все застыло и обратилось в льдышку.
– Элинор? – прошептал отец. – Я же, кажется, просил тебя уйти.
Она кивнула Тому на прощание, а он ей – как два вежливых и незнакомых человека в вестибюле отеля. Очень тихо она закрыла за собой дверь.
Сорок пять
Майки бросил камень. В окно Элли не попал, камень ударился о водосточную трубу и отрикошетил в кусты. Но сдаваться он не собирался – по крайней мере, пока не поговорит с ней.
Он отыскал еще камень и швырнул его. Тот попал в край оконной рамы. Майки обождал, присев на корточки на лужайке в тихом саду. Но ничего не произошло. Никакого движения. Тогда он поискал в траве, нашел камень побольше и замахнулся.
И тут распахнулась входная дверь.
Черт! На пороге стояла не Элли, а ее мать:
– Ты что творишь?
– Элли дома?
Мама Элли вышла на крыльцо. На ней был халат и тапки.
– Ты что, бросаешь камни в окна?
– Я же не разбил.
– Какая разница?
– Она дома?
– Слышал про такую штуку – телефон?
– Она не берет трубку.
– И что это значит, по-твоему?
То, что Элли несчастна, как и он. И им надо поговорить.
Ее мать сложила руки на груди:
– Ты как вообще вошел? Если перелез через ограду, это, между прочим, преступление.
– Я просто хочу с ней повидаться.
– А камни в окна бросать – уголовное преступление. Так что шел бы ты домой, пока я полицию не вызвала.
За ее спиной, на полу под лестницей, стоял портфель из новенькой черной кожи. Может, ее отец запланировал ранний визит к адвокату? Адвокат у них был хороший. Карин сказала: знаменитый, не проиграл еще ни одного дела. Но ни полиция, ни отец Элли, ни адвокаты – ничто не способно было ему помешать.
Он отошел назад и вгляделся в окна второго этажа.
– Элли! – прокричал он.
– А ну хватит! – прошипела ее мать. – А то мужа позову.
– Элли!
– Прекрати сейчас же!
Тут он вздрогнул – на крыльцо вышла Элли. Она стояла за спиной матери в пижаме. Вид у нее был усталый, под глазами синяки. Ему так и захотелось взять ее на руки и унести туда, где никто ее не тронет.
– Ты что тут делаешь? – пробормотала она.
– Надо было тебя увидеть.
– Что-нибудь случилось? Мать преградила ей путь рукой:
– А ну-ка в дом!
Но Элли не обратила на нее внимания:
– Карин в порядке?
– Нам надо поговорить.
Мать попыталась затолкнуть ее в коридор:
– Папа сейчас выйдет из душа. Увидит, что тут творится, и жди беды.
Но его теперь ни один папа в мире не мог напугать, и, чтобы доказать это, он подошел ближе:
– Ты в школу не ходишь. Я каждый день жду у ворот.
– Пару дней не ходила, а теперь вот готовлюсь к экзаменам, нас отпустили.
– Я тебе писал. Но ни одного сообщения в ответ.
– Прости. Думала, так будет лучше. Он помял траву ботинком.
– Я должен тебе кое-что сказать.
– Это так важно?
– Ну да.
Она пристально посмотрела на него, потом повернулась к матери:
– Мам, можно?
Мать глянула за ее спину, в коридор; вид у нее был неуверенный.
– А папа?
– Ну, необязательно же ему говорить, – со слабой улыбкой ответила Элли.
Ее мать затеребила пуговицу на халате.
– Ладно, придумаю что-нибудь. – И взглянула на Майки: – Только побыстрее.
Она скрылась в коридоре. Элли закрыла за собой дверь и посмотрела на него:
– Что такое? В чем дело?
Он вдруг забыл, что хотел сказать. Когда он думал о ней, то вспоминал ее в доме на берегу – как горели ее глаза, сколько в ней было смелости. Сейчас, стоя перед ним, она выглядела понурой и печальной. Не так он себе все представлял.
А ей казалось, что она не должна быть здесь, с ним. Ей бы сидеть в комнате с конспектами и учебниками и ждать, пока пройдет бесконечное утро. А не стоять в саду и не чувствовать странное тепло, разливающееся по телу.
