Я посмотрела на владетелей — Дарнского и Веронийского. Они молча ждали моего решения. И оба — оба! — выглядели самодовольными. Ох, как же Гоин меня сегодня расстроил… Как я могла забыть, что он есть такое, и каковы могут быть его подарки? И ведь именно сегодня мне так хорошо на душе было! Выбрал же день, зараза центаврианская! Доверяй ему после этого!
Я хотела ему сказать четко и с расстановкой, чтобы он своим подарком подавился, что только полный идиот мог надеяться, что подобное меня порадует, но в голову пришла идея. Глупая идея, но кто сказал, что глупые идея не выстреливают?
— Аты прав, Гоин. С прошлым нужно разобраться. Позови своих людей, пусть снимут с этого человека приборы и освободят.
Я была готова к тому, что он откажет, сказав, что это небезопасно, но Гоин даже бровью не повел. Один громкий приказ — и в комнатку заходят военные, вместе с ними Ли.
— Уверены? — деловито спросил он.
— Да.
Пока мужчины освобождали веронийца, Гоин не сводил с него глаз. И, когда все приборы были сняты, тихо, тем самым безэмоциональным, бесцветным голосом, от которого у всех мороз по коже был, предупредил моего врага:
— Если только попробуешь выкинуть фокус — умрешь.
— Браво, очень доходчиво, — дрожащим голосом сказала я. — А теперь выйдите все и оставьте нас.
Гоин кивнул.
Ни один адекватный мужчина не оставит свою невесту одну рядом с врагом и по совместительству сильнейшим психокинетиком. Но Гоин в отношении риска неадекватный. В момент, когда он вместе с несколько удивленным Ли выходил из комнаты, я была уверена на все сто процентов, что не ошиблась, подарив ему жилетку мужа. Мы с ним оба без тормозов, сойдемся прекрасно.
Владетель из моих кошмаров поднялся, размял затекшие руки. Меня не обмануло его внешнее спокойствие; я чувствовала, как он торопливо собирается с силами.
— Вы не изменились, сударыня, — сказал мужчина, разглядывая меня. — Все так же самоуверенны.
— Нет. Это тогда я была самоуверенна, а сейчас я просто — уверена.
— Ив чем же вы уверены?
Да… есть что-то пикантное в том, чтобы вести светскую беседу с человеком, которого когда-то хотелось на куски разорвать, за свои и мамины слезы. Я сама себе удивлялась, но не забывала призывать эо.
— Мне не нужна Верония. И тем более мне не нужны извинения. Все, чего я хочу — эо-поединок. Как тогда, тринадцать лет назад. Моя воля против вашей. Я выиграю — и вы покинете Энгор как изгнанник, без денег, без титула, без поддержки. Мне плевать, куда вы отправитесь и как будете жить… главное, чтобы вас не было на Энгоре.
— Значит, вы желаете мести без процентов?
— Да, зуб за зуб. Вы меня сделали изгнанницей — а я сделаю вас.
— Если выиграете. А если проиграете?
— Тогда вы останетесь владетелем Веронии.
— Ваш… жених не одобрит.
— Он поймет.
Удар! Это так по-веронийски: ударить коварно, без подготовки, даже не окончив фразу… Я успела отразить ментальный удар только по инстинктивным причинам: мое чутье оказалось расторопнее моей воли. И еще атака… как мешок пыльный на голову накинули — пытаешься освободиться, но только сильнее запутываешься.
В пятнадцать лет я не понимала, что происходит. Для меня вторжение в разум другого человека, тем более владетеля, было чем-то необыкновенным. Просто не верилось тогда в происходящее, я толком не осознавала, чему сопротивляюсь. Потому и задохнулась, фигурально выражаясь, в мешке.
Тогда наше противостояние длилось несколько часов, а в этот раз тянуть нечего. Мой противник считал, что я закрою свой разум плотным щитом, чтобы он никоим образом не мог проникнуть туда… но мне не это было нужно. В момент, когда он начал копаться в моей голове, полез в сокровенное, я сама открыла свое сознание, и он растерялся. Да и как не растеряться?
Я и не думала играть по его правилам, потому что мне уже не пятнадцать лет, и я знаю, что в ментальном противостоянии с таким сильным противником не выиграю никогда. Все то темное, что до встречи с Гоином не давало мне спокойно жить, я напустила на него. Все те воспоминания с разбирательствами, оскорблениями, лечебницами стали моим оружием.
Вот такое оно, безумие. Вот так оно приходило с приступами, накрывало, причиняло боль, злило. И не перебороть приступ с наскока, не избавиться… только алкоголь помогал, да и то — не очень.
Он качнул голозой, а потом пошел к двери, но, мысленно выбираясь из моего сознания, не смог даже собственное тело проконтролировать, врезался в стену. Я могла бы его в этот момент убить, одной только силой мысли. У меня даже рука поднялась, и на кончиках пальцев сформировался как раз подходящий поток силы… ну же! Раз — и нет больше главного обидчика.
Однако я так и не ударила… Не зря говорит Гу: «Бабы есть бабы, то есть дуры».
Верониец какое-то время оставался на месте, приходя в себя. Его глаза казались темными — такими широкими стали зрачки.
Я запоминала эту его беспомощность. Раз не хватило духу убить, так хотя бы это запомню. Когда он вновь стал собирать энергию, я отчеканила:
— Вон. С моей. Планеты.
Он бы, наверное, еще ударил, но у него хватило ума понять — даже если он соберется и ударит меня уже не ментальным, а обычным ударом, то живым и невредимым домой не вернется. Не зря здесь центавриане-военные. Пообещав мне взглядом, что на этом еще ничего не закончено, он кивнул и вышел из комнаты на неверных ногах.
Я постояла немного, собираясь с мыслями, и вышла тоже. Почти сразу врезалась в Гоина — он взял меня за руку и повел куда-то к домишкам местным. А там, позади, военные заново «обезвреживали» пленного владетеля.
— Все? — спросил центаврианин.
— Все… Только вот скажи, — я подняла на этого невыносимого человека глаза, — как тебе вообще в голову пришла мысль устраивать такое? В день, когда я себя счастливой чувствовала!
— Так вышло. Ли и его люди знают, как обращаться с эо-одаренными, а они были свободны только одну неделю. Пока они изучали обстановку в Веронии и искали способ подобраться к их владетелю, ушло время.
— Как можно вот так просто взять и похитить человека, сильного психокинетика, из собственного владения?
— А его никто и не похищал. Все эти грубые методы вызывают у меня отвращение… Я просто донес до него мысль, что на сегодняшнюю встречу необходимо явиться. Ли и компания его сопроводили. Все было произведено мирно и тихо. Это вы, дикари с отсталых планет, устраиваете черт-те что. Лучше ты расскажи, что за прием применила против него?
— Я впустила его в свою голову.
Центаврианин остановился и покачал голозой:
— Это слишком жестоко, Регина… Но тебе стало легче, так?
— Мне станет легче, когда я буду уверена, что он убрался с Энгора без титула и денег. Как мы в свое время…
