Тамара брезгливо поморщилась:
— Нет. Не надо, благодарю, Игорь, не надо…
— Как хочешь. А я думал, ты любишь дорогие подарки. Хотя, ты вообще-то подумай. Если не возьмешь сейчас, я потом ведь могу и не дать.
Тамара смотрела на Игоря, думая про себя: «Господи… Что же с ним произошло? Когда же он успел переродиться в такую мелочную мразь. Лучше бы я с Форсом осталась. Тот, по крайней мере, мужик, хищник…»
Игорь начал рассовывать драгоценности по карманам. После того, как было спрятано последнее колечко, Тамара иронично спросила:
— Щедрый мой, теперь мы можем идти?
— Ладно, пошли, — великодушно сказал Игорь.
Они направились к выходу. Свет фонаря становился все слабее и слабее. И через несколько минут спящие Миро и Кармелита остались в полной темноте. Страшно даже представить, какое пробуждение их ожидало.
* * *
После того, как Степка ушел от Богдана (мрачный, серьезный, как-то внезапно повзрослевший), Люцита вновь задумалась над тем своим давешним сном: о лодочнице Олесе на озере, о Богдане, плывшем с ней в небытие, но потом вернувшемся.
Вот он, родной, любимый Рыч-Богданчик, сопит за стенкой. Восстанавливается, сил набирается после операций. А Олеся, что с Олесей? Неужели этот сон нужно понимать так, что с ней произошло самое страшное? Но разве (если верить в свой дар шувани) его можно понять как-то иначе?
Люцита вдруг почувствовала, что ее неудержимо тянет к Рубине. Ей сейчас, когда такая неопределенность с Кармелитой, хуже всех. Ведь Рубина уверена, что внучка мертва. А сердце у нее все же не молодое. Много успело почувствовать, много успело поболеть. Поэтому непременно нужно сходить к Рубине — поговорить с ней, если нужно, успокоить.
Едва войдя в комнату старушки, Люцита сразу же постаралась ее приободрить.
— Рубина! Я пришла с хорошей новостью!
— Для меня сейчас не может быть хороших новостей.
— Ой, не торопись, бабушка ты наша! Ты же веришь моим видениям?
— Конечно, верю. Ты сильная шувани, хоть и молодая.
— Так вот! Рубина, Кармелита жива. Я ясно «вижу», что она жива. Поверь мне, она не сгорела в пожаре!
Рубина с изумлением посмотрела на Люциту, боясь поверить в нечаянную радость. Потом встала, обняла ее.
— Девочка моя, ты вернула мне жизнь. Я думала, что тоже сгорю, только от горя. Или с ума сойду.
— Слава Богу, Рубина. Слава Богу.
— Значит, ты говоришь, она жива. Но Рамир не звонит. Выходит, дома ее нету. Где же тогда Кармелита? Почему не вернулась домой?
— Вот этого я не знаю. Пока не знаю.
— Люцита, прошу тебя — «посмотри». «Посмотри», милая, очень прошу тебя.
— Хорошо, Рубина я попробую.
Люцита закрыла глаза. Начала покачиваться. Рубина пристально смотрела на нее, ожидая слов, то ли горьких, то ли радостных. Шувани начала говорить с закрытыми глазами.
— Какое-то очень странное место. Совсем тесное. Мало воздуха. Душное, неприятное.
— Где это место? Сосредоточься. Может, увидишь?
Люцита открыла глаза, отрицательно покачала головой.
— Не знаю, Рубина. Дальше — не знаю. Ничего не вижу.
— Почему?
— Может быть, потому, что у меня сейчас мало сил. Богдан был ранен, ему делали две операции подряд. Я очень переживала за него, пыталась помочь. И все мои силы ушли на это.
— Бедная девочка, я ведь ничего не знала. Прости, что мучила тебя. По себе знаю, как трудно все это дается. Ой правда, прости меня, старую, глупую.
— Нет, что ты! Не нужно так говорить о себе. Я же понимаю, как ты волнуешься. Я и сама места не нахожу…
Люцита подумала, не сказать ли Рубине, какой ей сон приснился про Олесю. Но потом вспомнила, с какой любовью говорила старушка об этой женщине. И решила не тревожить ее, не давать еще один повод для волнения. Лучше уж постараться развеять все сомнения насчет Кармелиты.
— Рубина, давай я еще раз попробую. Сейчас. Давай!
— Нет, погоди! С этим даром нужно обходиться очень аккуратно. Вспомни, как учит Библия: «Возлюби своего ближнего, как себя самого!» Кто не любит себя, тот не умеет любить и ближних. Смотри, не надорвись, помогая нам.
Люцита застыла на мгновение, как бы прислушиваясь к своему организму. Потом решительно сказала:
— Не волнуйся, Рубинушка, все в порядке. С этим даром шувани как-то странно получается. Чем больше сил отдаешь, тем больше их к тебе приходит. Откуда-то сверху. Я чувствую, что могу еще раз «посмотреть», где Кармелита.
— Что ж, если так, тогда пробуй. Но будь аккуратна…
Шувани снова закрыла глаза. Начала раскачиваться и, кажется, даже стала напевать какую-то старинную цыганскую песню.
— Рубина! Я вижу. Не все. Но вижу. Кармелита там не одна! С ней Миро. И все… — Люцита открыла глаза. — Больше ничего не увижу. Это уж точно.
Старая цыганка с облегчением улыбнулась.
— Если Кармелита вместе с Миро, значит, с ней все в порядке. Он — сама надежность. — Но тут Рубине показалось, что собеседница что-то скрывает или не договаривает, и она опять встрепенулась: — Люцита, почему ты так тревожно смотришь на меня? Ты еще что-то знаешь? Скажи мне, не таи.
— Нет. Тревожусь как раз оттого, что не знаю. И поэтому чувствую себя виноватой. Понимаешь, я хоть и шувани, но ведь сердцу не прикажешь. Сейчас все мои мысли о Богдане. Только его я вижу ясно, а остальных — как в тумане, только какие-то обрывки. Прости меня, Рубина.
— Да что ты. Наоборот. Спасибо тебе. Ты же принесла мне добрые вести. А теперь я знаю, я уверена, все наладится. Все будет хорошо.
— Тогда я пойду к Богдану. Как он там без меня? Уже, наверно, проснулся…
— Конечно, ступай. Передавай привет от старой Рубины.
— Нет, не согласна. Я ему передам привет от вечно юной Рубины!
— Ну ладно-ладно… Иди, егоза.
— А если я еще что-то почувствую… хорошее или плохое, обязательно тебе сообщу.
— Вот и хорошо. Так и договоримся. А я буду молиться и за тебя с Богданом, и за Миро с Кармелитой.
* * *
Нет, все же зря Астахов панику разводит. После звонка Рубины Баро совсем успокоился. А как не успокоиться! Во-первых, успокаивающая эсэмэска от Миро, во-вторых, слова Рубины о том, что Люцита, как шувани, видит Миро и Кармелиту вместе. Все сходится. Одна новость дополняет другую. Чего ж еще волноваться?
Но теперь уж Земфира начала жужжать над ухом:
— Почему Миро и Кармелита так долго не возвращаются?
— Мало ли… Они ведь предупредили нас, что все в порядке. А дальше… Дело молодое. Накопилось всякого! Им о многом нужно поговорить.
