– Мне понадобилось довольно много времени, чтобы его разыскать, но теперь он рядом, и я этому чрезвычайно рад.
– Чернокожая девица, уличный мальчишка и киви. Прекрасная компания для моей дочери. Ни секунды больше я не стану мириться с ее пребыванием в этом доме! – женщина хлопнула ладонями по пухлым коленям. – Ну, так где же она? Я хочу видеть Шарлотту немедленно. Если она не появится здесь через пять минут, я официально заявлю, что ее похитили.
Гумбольдт отставил чашку и выглянул в окно.
– Нет никаких причин, чтобы так волноваться. Кажется, она только что подъехала.
Оскар видел, как распахнулась дверца экипажа. Оттуда выпорхнула Шарлотта и торопливыми шагами направилась к дому.
Вскоре девушка уже входила в гостиную. Щеки ее пылали, в глазах светилась решимость.
68
– Шарлотта! – госпожа Ритмюллер бросилась навстречу дочери с распахнутыми объятиями. – Наконец-то я тебя вижу!
– Здравствуй, мама! – Шарлотта уклонилась от объятий и остановилась рядом с Гумбольдтом, бросив на стол черную кожаную папку, которую принесла с собой. Элиза подала ей чашку чаю и булочку.
– Ты успела сделать все, что собиралась?
– Разумеется, – ответила Шарлотта.
Госпожа Ритмюллер опустилась на прежнее место. Возможно, ее и удивила прохладная встреча с дочерью, однако она была слишком опытной светской дамой, чтобы долго демонстрировать растерянность.
– Кстати, ты знакома с моим женихом, Бернхардом Игелем? – защебетала она как ни в чем не бывало.
– Нет. Ты же знаешь, я долго путешествовала. Но я рада, что ты наконец-то встретила человека, готового соединиться с тобой навсегда. Очень приятно, господин Игель, – Шарлотта протянула спутнику матери руку.
Оскар никак не мог отделаться от чувства, что с Шарлоттой происходит что-то неладное. Она вела себя так, словно с трудом справлялась со злостью и разочарованием.
– Мне тоже, – Игель поднялся, пожал девушке руку и снова опустился в кресло.
На лбу у него появились морщины. Должно быть, он напряженно пытался понять, не насмехается ли над ним Шарлотта. Но даже если он и почувствовал себя уязвленным, то не подал виду. Похоже, он относился к не слишком разговорчивым мужчинам, да и трудно быть разговорчивым и общительным рядом с такой женщиной.
Отполировав тулью цилиндра, он усердно принялся за свои карманные часы.
– Ты получила письмо, мой ангел? – пропела фрау Ритмюллер. – То, которое я отправила тебе в декабре?
– Конечно, получила, мама! – резко откликнулась девушка.
– Почему же ты ничего не ответила? – темные ресницы женщины укоризненно дрогнули.
– А почему я должна была отвечать? Ты же меня об этом не просила. Если я верно тебя поняла, ты велела мне собирать вещи и отправляться в Бремен, в ваш новый дом. Но я не хочу ехать в Бремен.
– Но ты… – фрау Ритмюллер задумалась, подбирая слова. – Ты моя дочь. И совершенно естественно, что ты должна жить с нами. Я права, господин жандарм?
Полицейский закашлялся.
Ответить он не успел, потому что Шарлотта вдруг спросила:
– А что здесь делает полицейский, мама? Ты же не собираешься увезти меня отсюда силой? Мне уже почти семнадцать.
– Вот именно, почти. И пока тебе не исполнится двадцать один год, тебе придется делать то, что говорю я. Собирайся, мы едем немедленно. Ты и без того провела в этом доме слишком много времени.
Она поднялась, но Шарлотта даже не двинулась с места. Взяв со стола черную папку, она вынула оттуда несколько документов.
Фрау Ритмюллер снова села. Глаза у нее стали злыми.
– Что это у тебя?
– Это, любезная матушка, документы, которые свидетельствуют о том, что мое происхождение является весьма сомнительным.
В тишине, наступившей после этих слов, можно было бы услышать звук упавшей булавки. Оскар видел, как эта самоуверенная и самодовольная женщина внезапно побледнела.
– Что ты такое говоришь?
– В дневнике моей бабушки Катарины я обнаружила одну занятную запись, – продолжала Шарлотта. – Она пишет, что зимой семьдесят второго года ты сильно заболела. Воспалением брюшины, если я правильно ее поняла.
– Дневник бабушки? – в голосе госпожи Ритмюллер зазвучали истерические нотки. – Почему я ничего об этом не знала? – набросилась она на Гумбольдта. – Почему ты никогда не говорил мне, что наша мать вела дневник?
Ученый пожал плечами.
– Я храню старые документы в сундуке наверху. Они меня никогда особо не интересовали. Ты знаешь, что я не такой уж большой охотник копаться в истории нашей семьи.
– Еще бы! – фыркнула женщина.
– Потом я отправилась в больницу Шарите и попросила разрешения ознакомиться с записями, касающимися твоего пребывания там, – продолжала Шарлотта. – Хоть я официально и являюсь твоей дочерью, получить доступ к этой информации оказалось не так-то легко. Но ты же знаешь, что я умею быть очень настойчивой, если захочу чего-то добиться. Когда я поручила это дело моему адвокату, руководство больницы сдалось. Сегодня в полдень я туда наведалась. Документы были готовы. Вот их копии. Исключительно захватывающее чтение. Взгляни сама, – девушка подвинула бумаги матери.
Мария Ритмюллер даже не взглянула на них. Она сидела очень прямо и, не отрываясь, смотрела на дочь. Бернхард Игель и жандарм заинтересовались бумагами куда больше.
– Если не возражаешь, могу кратко изложить присутствующим их содержание. Фактически, оно сводится к одной фразе: вероятность того, что я не твоя дочь, весьма высока.
– Что это значит? Почему ты решила, что ты не дочь Марии? – встревожился Гумбольдт. – Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду!
Щеки у Шарлотты полыхали. Оскар достаточно хорошо ее знал, чтобы понять: еще немного – и она взорвется, словно паровой котел высокого давления.
– В медицинском заключении ясно сказано, что госпожа Мария Ритмюллер никогда не сможет иметь детей. Острое воспаление брюшной полости привело к образованию спаек в фаллопиевых трубах. Как мне объяснил врач, лечению такие изменения не поддаются. Следовательно, родить кого бы то ни было естественным путем женщина, которую я считала своей матерью, не могла. Вопрос: откуда же тогда взялась я?
Все глаза устремились к даме в фиолетовом платье. Госпожа Ритмюллер растерялась и все же ей удалось взять себя в руки. Она порылась в сумочке и достала папиросы. Попросила огня и с наслаждением затянулась.
– Мы тебя удочерили, – коротко произнесла она.
В гостиной снова повисла тишина.
– Удочерили? – голос Шарлотты звучал так, словно ее это заявление не устраивало. Вместе с тем у Оскара сложилось впечатление, что именно такого ответа она и ожидала.
