С поселившимися на их земле греческими колонистами мариандины вели упорные, длительные войны, как ob этом можно заключить со слов Юстина, который, рассказав об основании Гераклеи, замечает затем: «Впоследствии этот город вел много войн с соседями (multa deinde huius urbis adversus finitimos bella)» (Justin., XVI, 3, 8). С этим заявлением надо сопоставить упоминание Павсания о посвящениях, доставленных гераклеотами в Олимпию после какого-то набега на земли «соседних варваров-мариандинов (Μαριανδυνών όμορων βαρβάρων)» (Paus. V, 26, 7). Победа осталась за более сплоченными и организованными греческими колонистами: сопротивление мариандинов было сломлено силою оружия, их земля была превращена в собственность гераклейского полиса, а они сами — поскольку остались на этой земле, а не были истреблены или оттеснены в глубь материка —были порабощены.
Своеобразная судьба мариандинов вызывала интерес у древних писателей, и этому интересу мы обязаны рядом свидетельств о положении их после покорения греками, о характере и форме их зависимости от гераклейских колонистов. По существу положение покоренных мариандинов приравнивалось к рабскому, и эта тенденция обнаруживается уже у Платона, но у него же рабское состояние мариандинов сопоставляется не с рабским состоянием вообще, а с положением таких своеобразных категорий зависимого населения, как спартанские илоты и фессалийские пенесты. «Чуть ли не всем эллинам,—замечает Платон, — лакедемонская илотия доставила бы величайшее затруднение и возбудила бы споры: по мнению одних, это хорошее учреждение, по мнению других — плохое. Меньше споров было бы о рабском положении мариандинов, порабощенных гераклейцами, а также о фессалийском племени пенестов» (Plat. Leg., VI, 19, p. 776 c-d, пер. A. H. Егунова).
В последующей литературной традиции это сопоставление, а затем и приравнивание мариандинов к зависимому населению типа илотов становится общепринятым; можно сослаться на ученика Аристофана Византийского, историка Каллистрата (Callistrat. ар. Athen. VI, 84, р. 263 е = FgrHist 348 F 4), на географа Страбона (XII, 3, 4, р. 542). При этом античные авторы видели своеобразие рабского положения мариандинов в том, что они, подобно спартанским илотам, были обязаны трудиться на своих господ, но норма их повинности была фиксирована—она выражалась в исполнении определенного оброка, взамен чего мариандинам гарантировалась возможность жить своими семьями и не быть проданными за границу. Согласно некоторым свидетельствам, их даже называли, подчеркивая их отличное от обычных рабов положение, нарочито мягким словом «дорофоры» — «дароносцы»; это засвидетельствовано эпическим (позднего, эллинистического времени) поэтом Эвфорионом (Euphor. ар. Athen. VI, 84, p. 263 d-e) и тем же Каллистратом (I.e.), а также лексикографами Поллуксом и Гезихием Александрийским (Pollux, III, 83; Hesych., s.v. δωροφόρους).
Эта фиксация отношений и наличие известных гарантий для порабощенного населения наводила на мысль о заключении в древнейшую эпоху специального договора между победителями-гераклеотами и побежденными и покоренными мариандинами. И действительно, в наличной традиции мы встречаемся с утверждениями о существовании такого договора. Известный историк и философ-стоик Посидоний, согласно Афинею, отмечал, что «многие, не будучи в состоянии постоять за себя вследствие слабости разума, передают себя в услужение более умным с тем, чтобы, получая от них заботу обо всем необходимом, самим, в свою очередь, оказывать им все те услуги, на какие будут способны. Таким вот именно образом мариандины подчинились гераклеотам, пообещав вечно батрачить на них, если они будут доставлять им необходимое, но оговорив (προσδιαστειλάμενοι), что ни один из них не будет продаваться за пределы страны гераклеотов, а только в самой этой стране» (Posidon. ар. Athen. VI, 84, р. 263 c-d = FgrHist 87 F 8). Аналогично свидетельство Страбона: «Передают также, что первые основатели Гераклеи... заставили мариандинов, прежних властителей страны, служить себе в качестве илотов, так что последних они даже продавали, однако не за пределы страны, — ибо об этом они договорились друг с другом (συμβήναι γάρ επι τούτοις), — подобно тому, как так называемая община мноев была батраками у критян, а у фессалийцев—пенесты» (Strab., XII, 3, 4, р. 542, пер. Г. А. Стратановского с некоторыми нашими изменениями).
Однако вернемся к главной теме античной традиции о марианди-нах — сопоставлению их с илотами. Развитие этой темы находит логическое завершение в поздней лексикографической литературе, которая в лице Поллукса окончательно сформулировала положение об особом классе зависимого населения, занимающем среднее положение между рабами и свободными: «Между свободными и рабами находятся илоты лакедемонян, пенесты фесалийцев, клароты и мноиты критян, доро-форы мариандинов, гимнеты аргивян, коринефоры сикионян» (Pollux, III, 83).[367]
Историография нового времени в трактовке интересующего нас сюжета естественно отталкивалась от развитого еще в древности взгляда. Обычно мариандинов сопоставляли с более известными спартанскими илотами и, как и этих последних, относили к особой группе полураб-ского — полукрепостнического состояния. Всего лишь вариантом этой «усередненной» характеристики надо считать и обозначение мариандинов как крепостных.[368]
При всей ее очевидной простоте и видимом соответствии античной традиции эта версия отличалась, однако, схематизмом и не давала убедительного объяснения своеобразных черт рассматриваемого исторического явления. Большим шагом вперед в плане уточнения наших представлений о своеобразных «промежуточных» формах зависимости в Древней Греции явилась работа немецкого историка Д. Лотце.[369] Им был систематически развит и обоснован взгляд на мариандинов как на вариант коллективного рабства, возникающего в условиях завоевания одним народом, придерживающимся форм общинной организации, а стало быть, и собственности, территории другого, именно в период дорийского переселения и в эпоху колонизации. Согласно этому взгляду, мариандины, как и илоты и другие схожие группы, были низведены завоевателями на положение зависимых от всей общины рабов, прикреплены к земле и обязаны вносить оброк своим новым хозяевам — владельцам соответствующих уступленных общиною наделов. Именно этим их качеством, т. е. тем, что они принадлежали всей общине завоевателей и являлись атрибутом отдельных пожалованных клеров, а не собственностью владельцев этих участков, объяснялось и то, что их нельзя было отрывать от наделов и отчуждать на сторону как обычных рабов.[370]
