Но, конечно, не этим Сибирь запомнилась. У Байкала постоял, вспоминая Вампилова, почти ровесника своего, ушедшего четыре года назад. Оказывается, не утонул он, а от сердечного приступа умер, не дойдя нескольких шагов до берега. Осталась потрясающая пьеса «Утиная охота», ждущая смельчаков, которые возьмутся ее ставить. Проезжая мимо станции Зима, сфотографировался на память в городке, который подарил России Евгения Евтушенко – при всем его пижонстве он все-таки поэт, а Вадим ему и по-человечески симпатизирует. На прииске Хомолхо потрогал рукой вскрытую бульдозером вечную мерзлоту: по острой грани бытие движется, живое и мертвое рядом…
А когда ехали поездом на Бирюсу, он, взяв гитару, начал в купе тихо напевать, и проводница изумилась: «Прям совсем как Высоцкий!»
На приисках у Вадима народ замечательный. Лица шершавые, а души шелковые. Есть разговорчивые, но больше молчаливых. И от тех и других успел набраться – на месяцы вперед. В Бодайбо начало концерта долго откладывалось: столовая всех, естественно, не вместила, пришлось выставлять рамы из окон. Перед ним то и дело извинялись, а он одно отвечал, спокойно, без пафоса: «Эти люди нужны мне больше, чем я им».
Вторая поездка во Францию далась не без труда: сначала в ОВИРе выписали стандартный отказ, но при этом посоветовали обжаловать решение в Министерстве внутренних дел, что и было сделано. Кажется, были еще и звонки «значительных лиц». В общем, начальник главного, союзного ОВИРа Обидин, вопреки фамилии своей, на письме Высоцкого начертал совсем не обидную резолюцию, попросив московское ведомство «внимательно рассмотреть просьбу заявителя». Отпустили, взыскав за визу 271 рубль.
На этот раз в Париж прибыли самолетом, а через несколько дней – в Монреаль, где в самом разгаре Олимпийские игры. Остановились в доме Марининой подруги Дианы Дюфрен. Буквально в первый вечер натолкнулись в городе на двух знаменитых футболистов – Блохина и Буряка. В прошлом году Высоцкий выступил перед нашей сборной на подмосковной базе, после чего она выиграла какой-то товарищеский матч. На этот раз команда лавров не стяжала, и ребята явно подавлены. Привели их к себе, а когда они обмолвились, что у Буряка завтра день рождения, – с удовольствием напел им на кассету несколько вещей. Здесь, естественно, присутствует целая «группа поддержки» из советских эстрадных артистов. На следующий день Лев Лещенко пытается пригласить Высоцкого спеть перед матчем СССР – ФРГ, но спортивный министр Павлов не позволяет.
Сделана запись на студии RCA: там и старые песни, и новые, в том числе «Купола» и «Разбойничья». Обещают выпустить диск. А еще позвонил эмигрант Миша Аллен, который пять-шесть лет назад опубликовал в здешних журналах свои переводы песен Высоцкого на английский. Здорово!
В Нью-Йорке снята телевизионная программа «60 минут», где Высоцкий поет и отвечает на вопросы. Его позиция абсолютно определенная: он не диссидент, он – художник. Он может жить и работать только в России, где ему, как и всем, нелегко, но где люди нуждаются в его песнях. Это необходимое условие существования его поэзии, только на этой основе возможен диалог с целым миром. А потом – вновь Париж и там основательная работа на студии «Le Chant du Monde», с ансамблем Константина Казанского. Уже не терпится подержать в руках свою полноценную, большую и твердую пластинку, а то советские гибкие «миньоны» смотрятся жалкой подачкой. Народ их, конечно, покупает, и даже журнал «Кругозор» с дыркой посередине, где две баллады из «Мак-Кинли» опубликованы, имеет хождение у коллекционеров, но конкурировать с сотнями тысяч самодельных магнитофонных записей эта мелочевка никак не может.
По прибытии в Москву Высоцкий относит в ОВИР бумагу с признанием в самовольном посещении Канады и США – в связи с работой жены в этих странах. Вроде бы никаких негативных последствий это не вызвало.
Девятого сентября Таганка отправляется в Югославию на десятый юбилейный БИТЕФ – Белградский интернациональный театральный фестиваль. Привезли «Гамлета», «Десять дней» и «Зори здесь тихие». Югославию недаром считают страной не совсем социалистической: никакого бардака, культура организации – высочайшая. У нас бы всяких прихлебателей сотни три суетилось, а тут буквально несколько человек всё устраивают, сочетая по несколько функций: он и шофер, и администратор, и переводчик со всех языков. Прямо как мы по нескольку ролей в спектакле тащим. Играли то в Белграде, то в Загребе, то в Сараеве – тоже, наверное, не случайно: ведь когда артисты в поезде ночуют, им гостиница не нужна. Во всем мудрый расчет.
«Гамлет» занял первое место. Точнее, поделил его со спектаклем Питера Брука «Племя Ик» и с мюзиклом «Эйнштейн на пляже» американца Уилсона. Но первым все-таки при объявлении победителей был назван Любимов.
Потом две недели гастролей в Будапеште. Шефу стукнуло пятьдесят девять – Высоцкий с Бортником зачитали ему приветствие, заканчивающееся словами «Ваня. Вова». Коллективу, однако, не по душе и то, что два артиста так задружились, и то, что к престолу оказались приближены. Почему Любимов с ними за обедом сидит, почему меня не в той же, что их, гостинице поселили, ну и так далее. «Царство Вовки и Бортняги», – кто-то уже прокомментировал злобно. Странное дело! Поговоришь с каждым по отдельности – не видно, где в нем эта злость. А когда они втихомолку злословят, то как будто выделяют из себя нечто липкое, и эта гадость людей между собой склеивает гораздо крепче, чем высокие цели и помыслы.
Дружественность – это не норма, не правило, как думали мы в юные годы, – это скорее исключение и редкая роскошь. Так почему бы не радоваться каждому просвету взаимной доброжелательности на общем фоне будничной, сумрачной вражды? Любимов сейчас потеплел к Высоцкому по одной простой, но неожиданной причине. Шеф вступил во вторую (или третью – историки разберутся) молодость – влюбился в мадьярку, переводчицу по имени Каталина. По слухам, она дочь здешнего правителя Яноша Кадара. Все таганцы насупились: а как же, мол, Целиковская и вообще моральный облик режиссера? И только Высоцкий по-мужски понял шефа, нуждающегося в поддержке. Дело даже не в советах по поводу ухаживания за иностранками, выбора ресторанов и прочего – это всё скорее шутливый треп. «Она хороший человек» – вот главное, что было сказано, а большего и не надо. И ничего другого, кстати, влюбленному человеку не стоит говорить – что в пятьдесят девять, что в девятнадцать. Законы порядочности предельно просты, сложны только способы оправдания ее отсутствия.
Марина приехала сюда сниматься в фильме Марты Мессарош «Их – двое». У нее тут главная роль, а по случаю приезда Высоцкого в сценарий добавили эпизод, где героиня встречается со своим бывшим возлюбленным. Продолжительный поцелуй увенчал эту сцену.
В сторону литературы
Что делать, если тебя не хотят считать писателем? Только одно – быть им, то есть писать. Уже лет пять, не меньше, идея романа сидит у Высоцкого в голове, в душе, в печенке. Рукописи не горят – это всем известно, пора уже всерьез позаботиться о том моменте, когда товарищи потомки откроют ящики твоего стола… А то вдруг – чем черт не шутит – еще при нашей жизни возьмут да отменят цензуру. Или хотя бы, как при Хрущеве, проведут разделительную черту: скажем, с одна тыща девятьсот восьмидесятого года начинаем новую жизнь – зря мы строили этот дурацкий коммунизм, и отныне разрешается беспощадно критиковать и обличать всё, что делалось в шестидесятые-семидесятые. Надеяться наивно, но почему бы не допустить такую возможность? Прогресс не обязателен, он ве-ро-ят-но-стен, как сказал один умный человек.
