Вроде, всё, что я знаю по поводу данного текста. Покойный Леша Лосев, несомненно, знал больше.
5. Кстати, только сейчас пришла в голову мысль, что наличие именно нескольких черновиков — подходов к теме — свидетельствует, что ИБ рожал стиш достаточно протяженно и непросто. Но начало везде было неизменным: „Дорогой Карл Двенадцатый…“».
В США существует большая украинская диаспора, не стесняющаяся в проклятиях по адресу «клятых москалей». А Бродский был патриотом России, как говорит Куллэ, «гораздо в большей степени, чем все деревенщики, великодержавники и антисемиты, вместе взятые». Когда поэт оказался в США, он, как известно, не занялся охаиванием своей бывшей родины, подобно многим диссидентам, таким образом отрабатывавшим свой хлеб с маслом. Бродский же стал преподавать литературу в провинциальном университете, вдали от всех столиц, в заштатном Анн-Арборе. Позже он написал в «Нью-Йорк таймс», что «не собирается мазать дегтем ворота Родины».
По мнению Виктора Куллэ, вполне может быть, что он столкнулся в эмигрантской среде с каким-нибудь ярым украинским националистом, и тот его попросту достал: «Иосиф, повторяюсь, был (как, пожалуй, все великие поэты) гораздо большим патриотом своей страны, чем разнообразно окрашенные ублюдки, сделавшие из патриотизма выгодную профессию».
Украинцам глупо и незачем обижаться на Бродского. Каждый поэт защищает культуру своего народа, своей страны. Пушкин ответил Мицкевичу знаменитым «Клеветникам России». В итоге они мирно стоят на полке рядышком — и в России, и в Польше.
Стихотворение «На независимость Украины» — не единственный случай, когда поэт встал на защиту России, русской культуры. Уже говорилось о его резком ответе на антирусские выпады Милана Кундеры на Лиссабонской конференции. Вот и в случае с Украиной Бродский почувствовал себя лично задетым. Опять обращаюсь к Виктору Куллэ, который написал по поводу этого стихотворения: «Совершенно очевидно, что написано большим поэтом. Стиль — типичный Бродский. Никакого оскорбления украинцев тут и близко нет. Есть раздражение этими бесконечными и абсолютно идиотскими обвинениями, которые льются от украинцев бесконечным потоком. Все эти „хохлы поганые“ — это самоназвания украинцев, которые они приписывают „поганым кацапам“ (а это тоже украинское название, так как многие русские даже не поймут про кого это). И все это — часть пропагандистской мифологии, цель которой — создать нацию, которой нет, и которую, сколько ни старайся, не удастся сколотить на одном антагонизме Украины к России, частью которой она все еще является, хоть и не юридически.
И смысл стихотворения Бродского абсолютно прозрачен. Как русский (не советский) патриот он не мог воспринимать отделение Украины иначе как в контексте многовекового построения Российской империи и скоротечного разрушения пространства русской культуры. Отсюда и обращение к Карлу 12-му, как напоминание о героических подвигах строителей Империи, отсюда и сравнение Пушкина с Шевченко, как напоминание о несравнимости великой русской культуры в целом с ее региональным украинским компонентом. И пусть и грубоватое, но геополитически абсолютно адекватное предсказание, что уход из России будет означать включение в сферу влияния Польши и Германии на вторых (в лучшем случае) ролях. Мало украинцам не покажется. И для России это будет тяжелое время, но для Украины — сплошной кошмар».
Я считаю это стихотворение одним из лучших у Бродского: предельно искреннее, крайне эмоциональное, прячущее за язвительностью горечь и грусть. Как часто бывает в позднем творчестве поэта, оно полно конкретных деталей, но содержит и далекоидущие обобщения. Говоря об украинских сторонниках «незалежности» резко и даже грубо, автор при этом стремится к объективности, демонстрируя при этом отличное знание современных политических событий: «Не нам, кацапам, их обвинять в измене». Действительно, развал советской империи начала не Украина: к нему привели неразумные, если не сказать предательские, действия союзного и российского руководства. Наплевав на результаты референдума 1991 года о сохранении единства Союза, они дружно повели дело к распаду великой страны, к разрыву вековых связей между ее народами.
Эти строки говорят еще об одном: уже в Америке, спустя много лет после отъезда из России, погружаясь в поэзию, Бродский погружается одновременно и в русскую стихию, чувствует себя русским — «кацапом». Знаю, что нашлись исследователи, считающие, что это как бы голос лирического героя, голос тех русских, заливающих глаза водкой где-нибудь в Рязани, от имени которых написано стихотворение. Но, во-первых, Бродский уж как-нибудь дал бы понять читателям свою отчужденность от этого героя. Во-вторых, вряд ли такой герой стал бы читать перед смертью строчки из Пушкина и уж тем более призывать к этому других. И в-третьих, если стихотворение написано как бы от имени всего русского народа (как оно и есть на самом деле), понимаешь, с какой болью оно написано и с какой ответственностью. Этот частный, автономный от всех, отчужденный и от евреев, и от американцев, и от всех других наций и религий поэт вдруг берет на себя высочайшую ответственность от имени всех русских упрекать украинцев за их уход из единого имперского пространства, из единой России, «грызть в одиночку курицу из борща». Иосиф Бродский ведь не упрекает ни грузин, ни прибалтов, ни среднеазиатов. Но украинцы — это же часть Древней Руси, неделимой русской культуры, куда они уходят? Надо сказать им прощальное слово:
Скажем им, звонкой матерью паузы метя, строго: скатертью вам, хохлы, и рушником дорога. Ступайте от нас в жупане, не говоря в мундире, по адресу на три буквы на все четыре стороны… Прощевайте, хохлы! Пожили вместе, хватит. Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит, брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый отвергнутыми углами и вековой обидой.
И на самом деле, сколько веков жили одними бедами, одними радостями, вместе воевали, вместе побеждали, и всё на равных — какое уж тут колониальное угнетение украинцев, о котором не устают твердить «свидомые» в Киеве! Скорее уж, из Украины Москва вербовала себе и в армию, и в органы, и в высшие чиновники трудолюбивых и исполнительных граждан. И вдруг всё кончилось, что вызывает у поэта искреннюю печаль, смешанную с недоумением и гневом.
Финал стихотворения у Бродского явно пророческий, ибо хорошо ли, плохо ли, но без великой русской культуры, без русской поэзии никогда не будет новой украинской нации.
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи! Только когда придет и вам помирать, бугаи, будете вы хрипеть, царапая край матраса, строчки из Александра, а не брехню Тараса.
И впрямь, можно быть храбрыми запорожскими казаками, сталинскими орлами, екатерининскими гетманами, лагерными вертухаями (кого больше ценили в лагерной охране во все времена, чем украинцев? Разве что азиатов, потому что им безразличны русские), но без опоры на великую державу, на великую культуру никакая казачья храбрость или вертухайская исполнительность не помогут. Тогда уж придется под другую — немецкую великую культуру ложиться, но они-то никакого равенства с собой не потерпят. Их кацапами не пообзываешь — быстро дадут знать свое лакейское место. А свою национальную культуру на местечковой «брехне» так просто не построишь. «Брехня» Тараса, к примеру, в таких его строчках: «Кохайтеся, чернобриві, та не з москалями, бо москалі — чужі людей. Роблять лихо з вами». Хотя и обязан был многим, если не всем, Тарас Шевченко русской культуре, но решил об этом запамятовать.
