Потолок ледяной, дверь скрипучая,За шершавой стеной – тьма колючая.Как пойдёшь за порог – всюду иней,А из окон парок – синий-синий!
Под приподнятое настроение, песни и беседы дорога всегда короче. Изменчивость восприятия. Хоть и своими ногами шлёпали по грязи, но шли быстро. Груз везли кони, мы – рядом, налегке. Нам, моей команде, были выделены три коняшки, что похуже. Но я же помню, что дарёному коню под хвост не заглядывают, загрузили багаж – освободили плечи – огромная благодарность! Коней вели я, Молот и Пятый – кони одинаково боялись и Кису, и Корка. Меня тоже, но не так, как Корка, которого они считали диким хищником. Меня – просто большим и опасным дядькой с прибабахами в голове.
Корк свой медвежий шлем не снимал, даже без ременной сбруи и подшлемника, щит тоже тащил на спине, стянутый верёвками, как букварь в авоське. Как ребёнок и новая игрушка. Если бы смог надеть нагрудник и остальной доспех, шёл бы в них. Но там ещё дорабатывать надо. Сейчас это просто куски жести.
Не заметили за чередой баек и забавных историй из жизни путников, как летели дни и километры. Не заметили, как мрачная чащоба скверного леса, с его хвощами-гигантами и хищными кустами, сменилась более-менее привычными зарослями деревьев и кустов. Бродяг мы разделывали как семечки, хищные твари держались подальше, не рискуя переходить дорогу такому сильному отряду.
И вот Гиблый лес сменился выжженной полосой, потом – явно рукотворными посадками быстрорастущей хвойной поросли, похожей на нашу сосну. Может, она и есть. Пахнет только не так. Запах отличается так же сильно, как сосны от кедра.
– Вот и прошли Гиблый лес, – говорит Дол, – заночуем у чёрных братьев.
Я спрашиваю, Дол рассказывает. Чёрное братство – орден Церкви Триединого. Один из орденов. Монахи носят чёрное, потому что прошли через ритуал изменения «я». Видимо, прошли через промывку мозгов и коррекцию личности.
Ритуал сомнительный, соблазнительный. Жестоко пресекается Церковью вне чёрных оплотов. И должен проводиться только добровольно со стороны жертвы. Даже преступникам даётся выбор – стирание личности и новая жизнь или палач. Дол говорит, что много и прочих добровольцев желают забыть всё и начать с нового листа.
Как же, с нового листа! Камень и один из охотников-воинов вносят замечания в рассказ, и я узнаю, что чёрное братство – билет в один конец. Прошедший процедуру коррекции личности принимает обет безбрачия и навсегда остаётся в Чёрной обители. Ну, у нас есть такая же хрень, но без ритуала. Один из видов монахов на Земле так же живут. Как это называется и деталей, не знаю. Всё же я атеист и вопросами религии не интересовался специально. Что прилипло само, то и знаю.
Чёрные оплоты возводят как раз в Порубежье. Чёрное братство отвоёвывает у скверны мир для людей, отчищая скверные земли. Вот эта обитель отвоёвывает землю у Гиблого леса. То есть занимаются тем же, что и жители Медвила. Дол сетует, что слишком мало сильных магов разума, способных проводить ритуал. Вокруг такого мага и строится обитель, маг – настоятель этого монастыря.
Мало? Не заметил. Или мне так везло? Тот старик, которого чуть не убил архилич, Чес – вообще какой-то был повелитель разума, ещё один маг разума на службе Медной Горы – разве мало? Я пока стихийников реже встречаю, чем разумников.
А вот и чёрные братья. Целая бригада лесорубов в чёрных одеждах валит лес. Их охраняют воины в таких же чёрных одеждах. У них даже топоры алебард – воронёные, не то что щиты. Ничего у нас не спрашивают. Смотрят на нас пустыми, тупыми, какими-то бараньими глазами.
С ужасом понимаю – зомби! Вот тебе и коррекция личности – простое стирание! А разумник-настоятель – мозгостиратель.
Натыкаемся на земляной вал. Высота – с трёхэтажку. Длина – метров сто. Проём. И ещё вал. А за проёмом – ещё вал. Через двадцать шагов. Разрывы – в шахматном порядке. На вершинах валов, у разрывов – чёрные, смолёные дозорные башни с треугольником на вершине. Только на святилищах Триединого треугольник равносторонний, а этот – равнобедренный, устремлённый вверх, как наконечник стрелы.
Проезжая через разрыв вала, заворачиваем к следующему проезду, и вижу морзянку, что выбивает на фонаре дозорный с башни. Хм, как на флоте.
– Эй, не балуй! – кричит один из охотников.
Я решил, что это он кричит дозорному, но это Корку. Глаза зверолюда наливаются кровью, он стремительно опухает, клыки раздвигают губы. Щит уже на левой руке, нервно тискает свою дубину, встав в оборонительную позицию. Враг – мы. Рядом скалится Киса, тоже в позе драки, загривок и хвост вспушены.
– Что? – кричу я.
– Ты нас сюда привёл! – рычит Корк. В этом виде голос у него совсем другой.
– Что? – Дол удивлён не меньше.
– Дед! – рычит Корк. – Измена!
Не знаю, что на него нашло, но наша пятёрка, и я, конечно, встала в круг, закрывая лошадей с нашим хабаром.
– Стрелы там, стрелы тут, – рычит Корк. Смотрю туда, куда тычет его дубина. А тычет он себе за спину и на чёрный треугольник Триединого на башне.
– Чёрные там, чёрные тут. Куклы там, куклы тут. Поводырь там, поводырь тут!
Я матерюсь, смотрю на Дола и растерянных охотников. Вижу динамику выражений лица Дола и магов. Или они сами не догадывались, или очень хорошие актёры.
– Назад! – кричит Дол. – Старик, я даже поду…
Стрела входит ему в глаз, подрубленным деревом Дол падает. Щелчки арбалетов я слышу только после того, как лопается щит амулета Дола, и он падает мёртвым. Черная стрела. С дозорной башни, что щепками разлетается – Камень с яростью разнёс её огромным куском скалы, появившимся прямо из воздуха над башней.