Женя пожала плечами, ответила совершенно искренне:
– Вообще ничего не понимаю.
Редактор придвинул к ней «Правду», лежавшую перед ним и свернутую так, что сразу в глаза текст:
«Телеграмма советского правительства.
Младшему сержанту ЗИГАНШИНУ Асхату Рахимзяновичу, рядовым ПОПЛАВСКОМУ Филиппу Григорьевичу, КРЮЧКОВСКОМУ Анатолию Федоровичу, ФЕДОТОВУ Ивану Ефимовичу.
Дорогие товарищи! Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга. Своим подвигом, беспримерной отвагой вы приумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами.
Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину.
Н. Хрущёв. Москва, Кремль»
– Да что случилось-то? – растерянно спросила Женя. – С чем их поздравляют?
– Парни сорок девять дней в океане провели почти без пищи и воды. Их баржу с Курил унесло в океан, уже смерть в глаза смотрела, да, на счастье, каким-то чудом американцы нашли их. Заметили вертолетчики с авианосца, забыл, как называется…
– «Кирсардж», – машинально пробормотала Женя.
Редактор вытаращил глаза, и от вопросов, на которые у нее не было ответов, ее спас только телефонный звонок из райкома партии. Пока редактор отвечал, Женя успела сбежать в кабинет, который делила с ответственным секретарем газеты: помещение у «Советской звезды» было тесное, так что отдельный кабинет имелся только у редактора. Она села за свой стол, и тут у нее страшно заболел желудок. То есть не сам желудок, а то, что называется солнечным сплетением. Боль была такая, словно ее ткнули туда кочергой. Она зажала живот ладонями, не в силах вздохнуть, чувствуя, что сейчас потеряет сознание.
Перепуганый ответсекр принес ей воды и таблетку анальгина, ворча:
– Береги желудок, а то язву наживешь! Знаю я, как в командировках наша братия питается, сам был репортером, потому сам язвенник!
Но Женя точно знала, что к язве эта мучительная боль не имеет никакого отношения. Что-то случилось с Сашей, что-то плохое, а она истратила почти все свои силы там, на маяке, и не могла дотянуться до него мыслью, как ни пыталась.
Заказала прямо из редакции срочный разговор с Аянкой и узнала от перепуганного участкового, что Сашу отправили в район в больницу. Дозвонилась до Бикина, услышала, что угрозы жизни нет, но тут связь прервалась. Женя медленно приходила в себя, чувствуя, как уходит боль, но не уходит тревога – наоборот, нарастает! В это время принесли телеграмму из Хабаровска.
Телеграмму о том, что умерла Тамара Константиновна Морозова. Обида, ненависть – всё вмиг забылось. Разумеется, Женя сразу бросилась в аэропорт, но Хабаровск не принимал, потом не выпускала Советская Гавань… Наконец Женя добралась до дома и узнала от соседей, что Тамара не умерла, – ее убили. Она сразу вспомнила о Вадиме и побежала к нему.
– …Да нет, нет, нет! Этого не может быть, не может! Это какая-то жуткая ошибка! Мишка не мог этого сделать! Не мог!
– Жень, ты погоди. Ты потише, ладно? Успокойся. Вот, на, попей водички. И тише, тише. Мы все выясним. Во всем разберемся.
Она резко сдвинула в сторону бумаги, которые Вадим положил перед ней. На пол скользнула одна тетрадка, исписанная фиолетовыми чернилами.
Женя поставила стакан и подняла тетрадь. Невольно вчиталась в неровные убористые строчки.
Когда-нибудь найдет она листок и прочитает,Набор таких простых и откровенных слов.Когда-нибудь – случайно, может быть! – она узнает,Она узнает про мою любовь.
Я для нее всего лишь неудачник,Хвастун, глупец и даже идиот.Безумная любовь моя – пустяк пустячный.Для Женьки в счет все это не идет.
А я бы повернул, клянусь, обратноАмура бег, чтоб Женьку поразить!Она уехала куда-то невозвратноИ не узнает, как я б мог ее любить!
Женя так побледнела, что Вадим испугался, что у нее сейчас начнется истерика или она упадет в обморок. Но она только скомкала в кулаке листок со стихами и зажмурилась, а потом чуть слышно спросила:
– Где ручка, которой это написано?
Вадим, стоявший над Женей, готовый подхватить, если она потеряет сознание, сам чуть не упал от такого вопроса.
– Жень, ты о чем?..
– Где ручка, Вадим? – повторила она.
– Да не было никакой ручки…
– Но чем-то же это написано, – вскинула голову Женя, и Вадим отпрянул, встретившись с ней взглядом. На миг его глаза словно обожгло.
«Наверное, почудилось, – подумал он. – Это от усталости. Прошлую ночь ведь, считай, не спал…»
– Тетради эти где нашли? – проговорила Женя. – У Мишки дома?
– Нет, у вас, в той комнате, где раньше жила Тамара Константиновна. Она в Сашину боковушку переселилась, а Герасимов, как я понял, когда к ней приходил, писал там, а тетрадки на верх книжного шкафа складывал. Дома он их не держал: видимо, боялся, как бы мать ими печку не растопила.
– Да, – безжизненно пробормотала Женя. – Но почему вы не нашли ручку? У Мишки был «Паркер», которым он ужасно хвастался. «Паркер» подарил в Москве какой-то немецкий журналист.
– «Паркер»? – недоверчиво повторил Вадим.
Странно, конечно, что о ручке, которой писал свои стихи Герасимов, никто не вспомнил, хотя на столе стояла бутылочка с фиолетовыми чернилами и, конечно, можно было бы задуматься… Хотя, может быть, Герасимов носил ее с собой?
– У тебя есть опись его личных вещей? – спросила Женя, словно услышала эти мысли.
Вадим достал из папки список вещей, которые были на Герасимове и при нем и который был составлен после его гибели. Оба уткнулись в перечень, потом переглянулись и покачали головами: никакой ручки в списке не оказалось.
– Может быть, он ее потерял, когда бросился бежать? – предположил Вадим, не понимая, с чего это Женька так прицепилась к какой-то там ручке. – А может, еще раньше потерял? Или она сломалась, а он выбросил?
– Тогда чем он писал стихи? – остро глянула на него Женя. – Смотри: все тетради одним и тем же пером исписаны, это видно! Причем хорошим пером, поверь, я в этом толк знаю: сама ведь пишу чуть не круглые сутки. Но у меня «Паркера» нету… Где может быть Мишкин «Паркер»?! Надо еще раз посмотреть в доме. Пойдешь со мной?
Вадим беспомощно уставился на нее, чувствуя, что этот напряженный взгляд словно бы затягивает его в какой-то водоворот, из которого ему уже не вынырнуть… если только Женька не позволит.
