Ты дура.
Ты ленива.
Ты беспечна.
Ты рассеянна.
Ты непрактична.
Ты эгоистка.
Ты плохой человек.
«Ты плохой человек», — мысленно повторила я, загружая посудомоечную машину и понимая, что этот голос — часть ужасающей пустоты внутри меня. Я поняла, что каким-то образом сама ее создала. Невзирая на свои недостатки, я люблю дочерей и изо всех сил стараюсь о них заботиться. Я тщеславна и горда, но очень люблю Натана, люблю всем сердцем. И стараюсь исправиться. Всегда старалась.
Может быть, Марта права и еще кое в чем. Может быть, стараться изо всех сил, пусть и не достигая идеала, — этого уже достаточно.
Думать, что я могу стать совершенной, — фантазия.
Выражаясь словами Марты — вот для чего нужна религия, — совершенен только Бог, а мы просто люди.
Я выключила воду и потянулась за губкой. Разве не приятно забыть о совершенстве и жить реальной жизнью? Быть человеком? Пока я вытирала стол, меня посетила еще одна мысль. Возможно, самая большая папина ошибка была не в том, что его бросила жена, а в том, что он испугался и спрятался.
Я так сильно стиснула в кулаке губку, что вся вода вылилась на стол.
Мне надоело извиняться.
Надоело всюду видеть неудачи. Я хочу радоваться жизни. Хочу, наконец, радоваться себе. Разве это так уж плохо?
— Мама, я пить хочу, — сказала Тори, внезапно появляясь на пороге в своей розовой цветастой пижаме.
— Почему ты не спишь? — спросила я, кладя губку в раковину.
— Не могу. В моей комнате пауки.
— Нет там никаких пауков, — ответила я, борясь с раздражением.
— А вот и есть.
— Тори…
— Иди и посмотри сама. — Она взяла меня за руку, лицо у нее было очень решительное.
Мы пошли в маленькую спальню, которую Тори делила с Брук. На стене горел ночник, освещая ее мягким желтым светом. Я осмотрелась и ничего такого не увидела.
— Ложись спать, — прошептала я. — Никаких пауков нет.
— Есть!
— Тори, перестань.
— Смотри. — Она высвободила руку, подошла к изножью кровати и указала на стену: — Видишь?
На стене сидел паук размером почти с мою ладонь, всего в паре дюймов от вентиляционного отверстия, коричнево-черный, но, слава Богу, не мохнатый.
— Видишь? — повторила Тори.
Молодчина.
— Да. Сейчас. — Я вернулась на кухню, взяла полотенце, сняла паука, вынесла на улицу и выбросила в кусты. Руки у меня дрожала, когда я запирала дверь, но Тори сияла.
— Ура, ты его победила!
Я взяла ее на руки.
— Теперь ты сможешь заснуть?
Тори обняла меня.
— А можно мне лечь с тобой?
Она смотрела так ласково, что я не могла отказать.
— Только если пообещаешь не писаться в постель.
Утром я проснулась и тихо выскользнула из-под одеяла, чтобы не разбудить Тори, которая еще спала у меня на подушке. Закрыв дверь спальни, я пошла взглянуть на старших девочек. Они тоже спали.
Я сварила кофе, села за компьютер, проверила почту и увидела, что у меня два письма: от Натана и от Марты.
Письмо мужа я открыла первым.
«Прости, что не ответил на звонок. Нам нужно поговорить. Н.».
Я читала и перечитывала послание. Нужно поговорить… нужно поговорить… поговорить. Что это значит? Я написала краткий ответ:
«Позвони, когда сможешь. Сегодня я дома, с девочками».
Потом прочитала письмо Марты.
«Тэйлор, хочешь снова быть председателем аукционного комитета?»
Ого. Интересный вопрос. Хороший вопрос. Я встала и стала мерить шагами кухню и гостиную.
С одной стороны, нельзя упускать такую возможность. Я приступила к организации аукциона давным-давно, еще прошлой весной. Первое собрание состоялось в августе, и мы с Пэтти изо всех сил старались заинтересовать остальных.
Быть председателем комитета так много для меня значило. Но теперь это стало не важно. Воссоединить семью — вот что теперь главное.
Я вернулась за компьютер и ответила Марте:
«Если бы могло исполниться любое мое желание, я бы предпочла, чтобы Натан вернулся домой».
Отправив письмо, я снова встала и походила по дому — меня охватил знакомый страх, страх оказаться неудачницей, забытой, покинутой. Но вместо того чтобы хвататься за коробку с любимым печеньем, я попыталась понять, вправду ли я никто и ничто. Нет, это не так. Я что-то значу. Да, у меня множество недостатков. Но, так или иначе, я кому-то нужна. Нужна многим людям. А что еще важнее — самой себе.
Девочки спали дольше обычного, а когда проснулись, мы просто бездельничали и наслаждались этим. Была суббота, погода стояла отличная — небо ярко-синее, утренний свет лился сквозь кухонные окна и отражался от небольшой антикварной люстры, купленной в дешевом магазине. На противоположной стене играли радужные отблески. Маленькие хрустальные подвески преломляли лучи и отбрасывали радуги на белую дверцу шкафа.
Брук вошла на кухню с коробкой печенья под мышкой и заметила эти яркие блики.
— Радуга, мама!
Я стояла за столом и составляла список покупок.
— Правда, красиво?
— Мне нравится этот дом, — сказала она, ставя коробку и подходя ко мне. — Он маленький и старый, но ты его украсила.
— Спасибо.
Наверное, однажды я тоже заскучаю по нашему прежнему дому, но пока что исполнена решимости сосредоточиться на том, что еще нужно сделать и что можно сделать. В том числе покрасить.
— Вы с сестрами все еще не прочь достать сегодня рождественские украшения?
— Мы пойдем за елкой?
— Может быть.
Джемма вошла на кухню с пачкой каталогов, прибывших со вчерашней почтой.
— Я не хочу сегодня наряжать елку. Хочу печь пирог. Мы еще ничего не приготовили.
Я добавила в список арахисовое масло и посмотрела на девочек:
— Давайте сегодня нарядим елку, а угощением займемся завтра.
— А может быть, наоборот? — отозвалась Джемма, подошла к столу и начала листать рекламный каталог. Она обожает рассматривать каталоги, всегда ищет что-нибудь новенькое и интересное. Я раньше тоже была такой. Мне нравилось выбирать и покупать. Глянцевые журналы демонстрировали, какой может быть жизнь. Каждая покупка приближала меня к идеалу, которого я надеялась однажды достичь.
— Некоторые девочки в моем классе уже носят лифчик, — сказала Джемма, рассматривая фотографии супермоделей в изящных лифчиках и трусиках.
