Директор тоже заметил оперативника.
— Это к вам? — спросил он не без любопытства.
— Ко мне, — ответила Катя.
Она не хотела обсуждать аспекты своей личной жизни. Слишком большие перемены произошли в ней за два последних дня.
— Киногеничный юноша, — прокомментировал Северьян Януарьевич.
— Он мент, — объяснила Катя.
— Я так и подумал, — ответил директор. — К тому же влюбленный мент.
— И в синяках, — закончила Катя.
— Это не мешает ему оставаться киногеничным. А что с ним случилось? Подрался?
— Бандитская пуля, — выдала Катя сакраментальную фразу, повернулась и открыла заднюю дверь — Настена, на выход. Приехали.
Настя выбралась из машины. Лемехов расплылся, гаркнул на полдвора:
— Кого я вижу! Настюха, привет!
— Здрасьте, дядя Антон.
Настена отошла в сторону, принялась старательно разглядывать нарисованные кем-то на асфальте «классики». Катя же помялась. Наверное, надо было что-то сказать, но она плохо представляла что. Теперь, после гибели Димы, этот директор стал для них посторонним. Человеком с улицы. Какое ему дело до них и какое, собственно, им до него?
— Я пойду?
— Конечно, — согласно кивнул Северьян Януарьевич. — Как только утрясется финансовый вопрос, я вам немедленно позвоню.
— Разумеется, — ответила Катя.
— Екатерина Михайловна, не отчаивайтесь. Жизнь — штука удивительная. Даже еще более удивительная, чем кино.
— Я знаю. Всего доброго, Северьян Януарьевич.
— И вам всего наилучшего, Екатерина Михайловна.
Северьян Януарьевич улыбнулся, чуть заметно качнул головой, словно желая подбодрить. «Волга» фыркнула двигателем и умчалась, оставив Катю и Настю на тротуаре. Катя подумала, что так, наверное, чувствовали себя пираты, которых высаживали на берегу необитаемых островов. Не будет больше шума городов и веселья цивилизации. Сменятся жизненные ценности. И звук человеческого голоса станет дороже золота.
— Привет, Кать.
Лемехов поднялся с шаткой скамеечки. Катя вдруг поняла, что он хорошенько «принявши». Глаза маслянистые, слезливые. А запах… Одним словом, пьян был Лемехов изрядно.
— Привет, — ответила Катя и позвала: — Настюш, иди-ка сюда.
Настя подошла, ухватилась за руку. В последнее время она не часто это делала. Только когда хотела отгородиться от назойливых приставаний посторонних.
— Слушай… — Лемехов шагнул навстречу. — Вообще-то я извиниться хотел. За вчерашнее. Нашло что-то. Вот и вспылил.
— Понятно.
Лемехов подошел еще ближе, покачнулся, протянул букет:
— Вот.
— Извинения приняты, — сказала Катя. — А теперь иди домой.
— Слушай, Кать… — Лемехов пьяно почесал затылок. — Это… Поговорить бы.
— Да не о чем нам разговаривать, Антон.
— А мне кажется, есть о чем. — Лемехов опустился на корточки, едва не опрокинувшись на спину, подмигнул Насте. — Настюх, возьми цветочки и беги домой, поставь их в вазу, пока не завяли. Ага?
Настя вопросительно взглянула на Катю.
— Давай, — кивнула дочери та. — Иди. Я сейчас поднимусь.
Настя взяла букет и скрылась в подъезде.
Антон проводил ее взглядом, хмыкнул, поднялся, раскинув руки, как орел — крылья.
— Оп-па, — засмеялся он. — Штормит нынче.
— Я вижу, — сухо ответила Катя. — Что дальше?
— Кать, ну чего ты?
— Я? Я ничего. — Катя вздохнула. — Короче, Антон, говори, зачем пришел, и я пойду.
— У меня к тебе предложение. — Лемехов засунул руки поглубже в карманы брюк, вздернул плечи.
— Я слушаю.
— Выходи за меня замуж.
— Что? Прости, я, наверное, ослышалась?
— Я говорю: выходи за меня замуж. — Лемехов вздохнул, да так мощно, что перегар поплыл по двору. — А чего? Настюхе папа нужен? Нужен. Ну и это…
— Так, Антон, — перебила его Катя. — Иди-ка ты домой. Я даже говорить не стану на эту тему.
— Почему? Ты думаешь, что я пьян? — настаивал Лемехов. — Да? Я не пьян. Ну, сто граммов принял для душевного подъема. Я же серьезно предлагаю.
Катя обошла Антона и направилась к подъезду.
— Погоди, Кать. — Лемехов поймал ее за локоть. — Ну, погоди, чего ты? Я же не спьяну. Я бы и вчера тебе сказал, если бы не этот… уголовник хренов.
— Пусти, — вдруг очень жестко сказала Катя.
Лемехов поджал губы.
— Да ты чего, Кать?
— Ничего. Пусти, тебе сказано, — очень тихо повторила Катя.
— А то что? Гукину стукнешь? Или этому заступнику своему?
— А ну отпусти мою маму, — донесся от подъезда голос Насти.
Катя обернулась. Настена стояла в дверях, а за ней, держа руку на перевязи, возвышался Дима. Лицо его было бледным, напряженным и очень злым.
— Антон, — позвал Дима, — вы бы отпустили Катю.
— Ах, вон оно чего! — Лемехов засмеялся неприятно. — Вот тут в чем дело. А я-то думаю, раньше все глазки строила, а теперь вон как. Не нужен стал. Побогаче кадр отыскался.
Катя молчала, все еще не в силах прийти в себя от изумления.
— Пошел вон! — негромко сказал Дима и тронул Настю за плечо. — Настя, поднимись домой, пожалуйста.
— Хорошо. — Настена затопотала по ступенькам.
— Да ладно, ладно. — Лемехов пьяно улыбнулся. — Я с калеками и ранеными не дерусь.
— Ты откуда взялся? — спросила Катя Диму.
Тот, не сводя взгляда с оперативника, мотнул головой.
— Потом объясню.
— Вот какой расклад, значит, выкатывается, — пробормотал Антон.
— Катя, пошли, — позвал Дима. — Антон выспится, и вы завтра поговорите.
— Да ладно, — усмехнулся оперативник. — Чего там говорить-то? И так все ясно. Бабки, иномарка, дачка. Квартирка в Москве. Чего тут не понять-то?
— Антон, вам лучше пойти домой, — спокойно сказал Дима.
— А ты меня ударь, — оскалился тот. — Попробуй, если здоровье позволяет.
— Может быть, не стоит?
— Нет, ты ударь.
— Перестань, Лемехов, — зло сказала Катя.
— А чего? — засмеялся тот. — Он у тебя вон какой крутой. Пусть ударит. Или начнет за тебя да за папочку прятаться? Ударь меня, ты! — крикнул Лемехов на весь двор.
— Мы, кажется, вчера уже выяснили этот вопрос, — сказал Дима. Где-то наверху хлопнула створка окна. — Катя, поднимись, посмотри. Кажется, Настя окно открыла в подъезде.
