Задачей 21 августа было обеспечить выход наших войск, дравшихся на ляоянских фортах, к северу. Сибирская казачья дивизия принимала в этом разведкой, боем и набегами самое деятельное участие. С утра получились сведения, что японцы, заняв дорогу, куда направлялись казаки, окапываются на ней и ставят на северо-восток от «Янтай-копей» батареи, затем, что они готовы атаковать и обойти наш левый фланг севернее горы Тумипузы-Матаун. Быстро полковник Данилов, догнавший Самсонова, уехавшего к командующему армией, решил предупредить противника, переброситься на левый фланг у Тумипузы и здесь остановить начавшийся обход на северной оконечности высот. Батарея двинулась вперед к востоку за Киуцейхай. Седьмой полк спешился левее, и части пятого полка — правее. Так началась казачья атака. Заняв вершину горы и границу гаолянового поля, бросилась на японские цепи. Сюда же пошла вторая казачья бригада, дравшаяся с противником у Паулипузы. Возвращавшийся от Куропаткина Самсонов занял спешенными сотнями гребень к юго-востоку от Тумупузы и тоже открыл огонь. Движение японцев приостановилось. До глубокой ночи казаки удерживали позиции и, желая бороться до последних сил, взяли пики, чтобы отбрасывать неприятеля со склонов. Тем временем наши корпуса должны были миновать полосу японского обхода. Казаки стойко удерживали этот гребень до прибытия стрелков. 23 августа казаки собрались у Сантайдзы, где и переночевали, а 25-го ушли за реку Хунье в деревню Тунлипузы, но на пути сменили генерала Любавина. Рядом блестящих действий этих дней сибирские казаки показали себя, наконец, такими, какими мы ожидали их видеть здесь со времени их прибытия в Манчжурию. Потом казачья дивизия несла передовую службу у мукденских позиций, везде следя за движениями японцев.
В ОТРЯДЕ ГЕНЕРАЛА САМСОНОВА
Скоро Рождество — праздник будущего поколения. В такие дни невольно ищешь, где бы хоть немного, насколько это возможно в данном случае на войне, отдохнуть душой. Много приходилось слышать, что в отряде генерала Самсонова установились особенно теплые отношения, благодаря исключительной сердечности его к подчиненным; эта сердечная простота, искренние теплые отношения создали в отряде особую атмосферу, смягчающую и облегчающую трудную службу в теснинах впереди южного Янтайзана.
Пользуясь оказией, 20 декабря я выехал из Чансамутуня в отряд с командующим 8-м сибирским казачьим полком, войсковым старшиной гр. Стенбоком; с графом ехал в отряд на два дня адъютант главнокомандующего князь Урусов. Сделав около 70 верст и перебравшись через несколько трудных перевалов, к вечеру мы добрались до Янтайзана в восьмой полк. Он только что возвратился из «сторожовки», т.е. с передовых постов, которые держит, меняясь с пятым сибирским казачьим полком каждые четыре дня. В просторной фанзе организовано офицерское собрание, стол сделан из составленных китайских сундуков. На стенах остались еще украшения, которыми убрана была фанза в день полкового праздника. Почти все офицеры были в сборе. Война сгруппировала коренных сибиряков с драгунами и гвардейцами под одно знамя. Здесь же был священник о. Иван Голубев.
Кн. Урусов привез в полк георгиевский крест для старшего урядника Сергеева; по этому случаю вышло маленькое торжество. Потребовали Сергеева, трубачей и приветствовали нового кавалера, впрочем, две низших степени знака отличия Сергеев уже имел за подвиги в боях.
Как особо отрадное явление, я не могу не отметить полной умеренности по части вина не только в восьмом полку, но и вообще в отряде, в чем я убедился, прожив в Янтайзане несколько дней. Чаепитие, пение, трубачи, оживленные беседы, рассказы неистощимого комика, сотника Андреева, в восьмом полку, изредка стакан вина в антрактах между «сторожовками», в штабе винт по тысячной, фотографические работы помогают янтайзанцам коротать время.
На другой день утром был молебен по случаю отправления трех партий в тыловую к японцам разведку. В каждую партию назначено было по 50-ти казаков, а в одну из них еще несколько конных стрелков. Начальниками партий были 5-го сибирского казачьего полка есаул Панфилов, того же полка, причисленный к генеральному штабу, есаул Егоров и 8-го сибирского казачьего полка штат-ротмистр Апсентов. Перед выступлением генерал Самсонов обратился к казакам приблизительно со следующими словами:
«С Богом, братцы, дай Бог успеха; береги коня — без него пропадешь; не тронь чужого; больше всего бойтесь вина; берегите офицеров».
Казаки скрылись в горах, а собравшиеся проводить, среди которых был также американский военный агент, долго еще стояли, обсуждая текущие дела. Парад и проводы были около «батареи», состоящей из двух крошечных китайских пушек, называемых здесь «лягушками», а поручика пограничной стражи, заведующего ими, величали фельдцейхмейстером.
На следующий день я с князем Урусовым и подъесаулом Араповым поехали на «сторожевку». Дорога пролегала живописным ущельем по берегу горной речки, по льду которой пришлось переезжать бесчисленное количество раз. Верстах в шести за Янтайзаем в фанзе размещен был резерв передовых постов. Мы заехали туда и застали печальную церемонию. Отец Иван Голубев хоронил убитого казака; около могилы стояли офицеры 5-го сибирского казачьего полка. Казаки сделали убитому товарищу гроб, оклеили его белой бумагой, тело завернули в полотно, сколотили большой крест и написали на нем: «Здесь погребено тело казака 5-го сибирского казачьего полка Михаила Костина, станицы Вознесенской, убит 22-го декабря 1904 года при д. Сяозяхецзы».
Беднягу сразило пять японских пуль во время фуражировки; кроме Костина троих ранили, убили двух лошадей. Раненые были уже отправлены в тыл, но один из них, казак Целых, по дороге скончался: его возвратили и похоронили рядом с Костиным.
По дороге на передовые посты ехавший за нами штаб-трубач 8-го сибирского полка Николай Великанов показал нам место, где был убит командир этого полка, полковник Панков. По словам Великанова, несчастье случилось так:
«Полковник поехали на передовые посты, я ехал за ними; генерал Самсонов не советовали им ехать без конвоя, но полковник сказали, что вперед от полка ушли два разъезда, что он их догонит. Ехали мы не торопясь. Глядим налево, вон там на горе, корнет Ильинский машет нам шапкой. Полковник послал адъютанта Шевченку узнать, в чем дело, а сами стали смотреть в бинокль. Не доехали полковник до тех двух верб около речки, как раздался выстрел, полковник пошатнулись в седле, я подскочил помочь, но командир уже валился с лошади и упал головой около самой речки: “убили” — только и сказал. Изо рта шла кровь. Подбежали адъютант, корнет Ильинский, а меня послали доложить генералу Самсонову; тотчас же была выслана сотня с князем Витгенштейном и тело привезли в Янтайзан».
Слушая грустный рассказ словоохотливого Великанова, мы подвигались далее на самый южный пункт наших передовых постов. На посту нас встретили начальник его, подъесаул Шмонин, и офицеры, подъесаулы Ползиков и Самойленко. Последние двое бывшие лейбдрагуны; в полку они служили в одном эскадроне, и теперь судьба свела товарищей в одной сотне. Застава стояла под высокой сопкой, а пост — на вершине ее. Немало усилий употребили мы, пока взобрались туда, скользя по запорошенной снегом крутой отлогости сопки. С вершины открылась красивая панорама. Река Тай-цзы-хе ледяной змеей огибала выдавшийся почти отвесный громадный массив, налево на опушке раскинулась д. Мицзы, а далее опять ущелье, опять горы; направо гряда высоких мохнатых сопок, занятых японцами, передний массив также занят ими, а на низине версты полторы от нашего поста вчера был убит Костин во время фуражировки. Ниже, верстах в трех, японцами переброшен чрез реку мост; на нем совершенно отчетливо видны отдельные всадники, идущие вьюки. По полю у д. Мицзы два японца тащили чумизу.
