— Хорошо, — согласился Макар Степанович. — Подождите меня в коридоре.
Работницы вышли. Ольга замешкалась на пороге. Она хотела объяснить, что вела себя так для того лишь, чтобы подчеркнуть свою объективность. Пусть она и жена партийного руководителя, но не спустит покровительства спекулянтам никому. Даже собственному родному мужу. Который, впрочем, спекулянтам не покровительствовал — а просто о них не знал.
— Вы тоже, пожалуйста, выйдите, Ольга Валерьевна, — невозмутимо сказал Дорошин.
Ольга вспыхнула:
— Ведете себя как барин, Макар Степанович! Заставляете себя ждать!
Макар кивнул ей на дверь. Ольга вышла. Слышно было, как шумят в коридоре работницы. Дорошин убрал в стол бумаги, постоял перед зеркалом, чтобы успокоиться, и наконец тоже покинул кабинет.
— Я готов, — объявил он.
Большой магазин промтоваров в центре Междуреченска был выстроен год назад. Ассортимент был вполне удовлетворительный. Очереди выстраивались нечасто, разве что привозили какой-нибудь дефицит. В последний раз это были термосы.
Но такой очередюги Макар Степанович не ожидал. Темная клубящаяся масса пыталась штурмовать двери магазина. Двери были наглухо закрыты. Еще немного — и люди начнут бить витрины. В магазине горел свет, но никаких признаков жизни оттуда не доносилось.
Дорошин поправил пиджак и смело вышел из машины навстречу разбушевавшейся толпе. Ольга выскочила вслед за ним, настороженно глядя по сторонам. Любая попытка причинить вред ее мужу — и Ольга вцепится…
Но Дорошин не боялся толпы и знал, как с ней обращаться. Несмотря на хрупкую, неприметную внешность, невысокий рост и негромкий голос, он обладал задатками настоящего лидера.
— Товарищи! Това-ри-щи! — заговорил он.
Гомон сперва не прекращался, а потом вдруг начал стихать. Люди услышали, что приехал начальник.
— Бей спекулянтов! — выкрикнул кто-то.
Дорошин повысил голос:
— Товарищи!
Ольга подхватила:
— Тишина! Прибыл первый секретарь партии! Мы уже высказали ему все наши претензии, теперь он разберется на месте.
— Прошу выслушать меня! — Голос Дорошина окреп.
— Под суд спекулянтов!
— Арестовать расхитителей!
— Тихо! — рявкнул Дорошин. — Разрешите мне зайти в магазин. Мы создали комиссию по расследованию фактов спекуляции. — Он указал на Ольгу и еще одну работницу, которая косила глазами по сторонам и поджимала губы. — Если будут действительно обнаружены факты нарушения закона, то виновные будут немедленно задержаны. Мы передадим их в руки правосудия, и они понесут наказание.
Он пошел вперед. Люди неохотно расступались. Дорошин остановился перед запертой дверью и позвонил несколько раз, уверенно и спокойно. Спиной он чувствовал взгляды десятков, сотен пар глаз.
Возле двери послышалась возня.
— Это Макар Степанович Дорошин, — проговорил Макар отчетливо. — Прошу открыть дверь и впустить комиссию по расследованию фактов возможной спекуляции телевизорами.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Макар, Ольга и еще две работницы смогли просочиться внутрь. Толпа пыталась было ворваться в осажденную крепость, но дверь тотчас же захлопнулась.
Перед Дорошиным стоял бледный, как стена, заведующий магазином.
— Вы парторг? — Он уставился на Дорошина обезумевшими от страха глазами. — Спасите нас!
— Где работники магазина? — резко осведомился Дорошин.
— Заперлись… в подсобках… Боятся выходить.
— Что вообще происходит? — Дорошин уселся. Заведующий продолжал стоять. Макар Степанович слышал, как лязгают его зубы.
— Товарищ Дорошин, поймите правильно… Я боюсь толпы. Неуправляемой толпы. А там — женщины… Они же все на свете сметут на своем пути, если им надо… И ведь не хлеб для детей, не молоко… Помните — в годы войны… Нет, телевизоры. Предметы роскоши. И я — боюсь.
— Советский труженик имеет полное право обладать предметом роскоши, — сухо ответил Дорошин. — Он заработал это право честным трудом. А полноценный отдых и достойный быт, между прочим, не менее важны, чем хлеб.
— Я знаю, знаю, — забормотал заведующий. Его ничуть не удивляло, что ему проводят политинформацию чуть ли не на поле боя. На самом деле Дорошину важно было успокоить его, а лучший способ для этого — сказать что-нибудь непреложное и очевидное.
— Изложите обстоятельства, — велел Дорошин.
— Днем привезли новую партию телевизоров, — послушно заговорил заведующий. — Об этом тут же стало известно в городе. И кто-то распустил слух, что все телевизоры разойдутся только по большим начальникам и спекулянтам. Собралась толпа. Никаких намерений спекулировать у нас и в мыслях не было. Как в Междуреченске, простите, спекулировать, если каждый телевизор на счету и все друг друга знают? Господи, да хотя бы этот аргумент… Не говоря уж о том, что мы… — Он приложил руку к сердцу, как бы не в силах сформулировать простую мысль: продавцы — такие же честные труженики, как и все советские люди.
— Почему закрылись?
— Пока порядка не будет, продавцы в зал не выйдут. Их же на части разорвут!..
— Почему вы не вышли к людям и не объяснили им ситуацию? — спросил Дорошин.
— Так нам же не верят! — воскликнул заведующий. — Убить грозятся.
— Так, — сказал Дорошин. — Выходите в зал. Немедленно. Работать будем, пока не закончится товар. Понадобится — так и ночью. Я не уйду. Ни я, ни члены комиссии… Ольга, с кем дети?
— Я попросила Дору Семеновну, — сказала Ольга Валерьевна, на миг становясь просто Ольгой.
— Хорошо. — Дорошин командовал быстро, как на поле сражения, и никто не осмеливался ему возражать. — Членов комиссии, — он посмотрел на женщин, — прошу оставаться в зале. Помните, вы представляете народный контроль трудящихся. Вам ясно?
— А что это значит? — спросила молодая работница.
Старая тоже не слишком понимала, но спрашивать постеснялась. Скажут еще: дожила до седых волос — а не знает.
— Это значит, что все должны вас слушаться. Вы представители народа. У нас в стране власть рабочих и крестьян, — объяснил Дорошин. — Вот вы и есть власть. Всё, товарищи. Приступайте к работе.
Он вышел из магазина, и его сразу же обступила толпа. Кругом шумели, мешали говорить. Совсем близко раздался выкрик:
— Себе-то небось телевизор уже отложил!
Дорошин громко заговорил:
— Товарищи! Через десять минут магазин начнет работать. Прошу организовать очередь. Встаньте друг за другом, спокойно. Кто пришел первым? Здесь вели счет, перепись?
Ну конечно, вели. Наученные долгими годами разрухи и голода, люди успели написать химическим карандашом номера на ладони. Авдеев называл эти номера «числом зверя» и поклялся, что никогда в жизни не позволит подобное… ни себе, ни своей жене, ни детям… Лучше уж без телевизора как-нибудь прожить. Дети ходили смотреть детские передачи к соседям. Авдеев — человек принципиальный, а Марта его слушалась. Макар Степанович, в противоположность Авдееву, считал номера на ладони вынужденным злом. Сейчас, например, это предотвратило давку и, возможно, травмы. Если не говорить о худших последствиях.
