Книга Пробный шар - Вячеслав Рыбаков

Местный центр, но — тоже гололед, снующие туда-сюда люди проскальзываются то и дело. Нескончаемыми рядами, один к одному — изобильные ларьки. Марина, натужно продавливаясь сквозь коловращение людей, продвигается вперед. На несколько секунд задерживается у хлебного ларька, не в силах отвести голодных глаз от лежащих по ту сторону запотевшего стекла батонов, маковых рулетов…

Тесная секретарская комнатка: стол, шкафы с папками всех мастей и сортов, допотопная электрическая пишущая машинка "Ядрань" — когда-то достижение советской техники, а теперь громадный, нелепый гроб. Жидкие цветочки да кактус на подоконнике, наледь на стекле окна. Масляный обогреватель на полу. Женщина, одетая, словно на зимовку, в накинутом на плечи пальто вынимает из большой железной кружки с носиком кипятильник; от кипятильника валит пар, и от кружки валит пар. Разливает чай по чашкам, вынимает из коробки чайные пакеты. Марина сидит напротив нее, пальто она тоже не сняла, только расстегнула. — Каждый день сюда мотаюсь… — говорит женщина, готовившая чай. — Но зато вот только нам наши гроши и выплатили, только вспомогательному персоналу… А научникам — ни фига… Ну, ты и задрогла, как я погляжу. Пей, пей… Марина пытается взять чашку за ручку, но у нее слишком дрожат пальцы. Она пытается взять ее обеими руками за бока — но слишком горячо. — Горячо, — говорит она. — Как твой? — осторожно спрашивает секретарша. — Все в порядке, — быстро отвечает Марина. — Пьет много? — осторожно спрашивает секретарша. Марина изумленно вскидывает на нее глаза. — Совсем не пьет. — Может, он… того? Ты не замечала? Может, он ширяется? — Да Господь с тобой, Татка! — Ну, не знаю… Все говорят, что кто из горячих точек вернулся, тот уже не… ну извини, извини. Не гуляет? — Нет, — решительно говорит Марина. Подруга внимательно вглядывается ей в лицо. — Либо ты скрываешь чего-то, либо… это просто чудеса… — Никаких чудес. Мы любим друг друга, вот и все. В приоткрывшуюся дверь вдруг заглядывает пожилой человек в шубе: — Наталья Семеновна, сам — у себя? — С минуты на минуту ждем! — отвечает подруга сварливо — ей неприятно, что разговор прервали на самом интересном месте. Заглянувший человек замечает Марину. — Здравствуйте, Марина Николаевна! — Здравствуйте, Олег Петрович. — Давненько вас не видно… Наверное, диссертацию заканчиваете наконец? Пора, пора… У вас же только статьи ваши замечательные сложить в кучку и дело в шляпе! Давайте, Мариночка, покуда я в силе… — с равнодушным добродушием он коротко улыбается и исчезает. — Значит, опять не выплатили… — говорит Марина. — А когда собираются, не говорят? Секретарша отрицательно качает головой. За нитяной хвостик, будто утонувшего мышонка, вытягивает из своей чашки чайный пакетик, болтает ложечкой. — Даже не слыхать ничего. А я, знаешь, как была пионеркой чокнутой, так и осталась. Только дали деньгу, сразу побежала в "Секонд Хэнд" и все спустила! Три часа рылась в шматье, все недорого так… Слушай, я там шарфик выкопала один, под горячую руку схватила, а дома-то как следует повертелась перед зеркалом — все-таки цвет не мой. Не перекупишь? — Да что ты, Татка, — с улыбкой пожимает плечами Марина. — Какой там шарфик… — Вот такой, — Татка подскакивает к шкафу с папками, открывает одному из створок и достает шарфик из глубины. Кидает Марине. — Вот глянь, глянь. Ну прямо на тебя. Марина примеривает, обматывается и так, и этак. Татка заботливо держит перед нею небольшое зеркало. Марина никак не может остановиться: хоть попримерять… — Тут даже ученый совет был на тему денег, но что они могут… пошуршали и отогреваться расползлись. Но… — она мнется. — Знаешь… Тут у нас… Марина снимает наконец шарф, протягивает Татке. — Нет, Таткин, — говорит она с сожалением. — Не смогу. — Жаль… тебе как раз к глазам… — Татка прячет сокровище. Марина наконец подносит чашку ко рту, пьет. — Печенюшку хочешь? Марина улыбается. — Да… Спасибо, Татка… Размачивает печенье в горячем чае. — А еще одну можно? — Да конечно, бери! Марина вынимает из коробки еще одно печенье и прячет в сумку, в небольшой целлофановый пакет. — Домой? — спрашивает Татка. Марина смущенно втягивает голову в плечи, взглядывает исподлобья, потом — кивает. — Так вот, я чего сказать-то хотела… — Татка вдруг заговорщически понижает голос. — У нас же тут несколько человек… голодовку объявили. — Что?! — Ну да! Сидели в бывшем партбюро… ночевали там и не жрали ни черта. Уж и милиция их растаскивала, и врачи… — И что? — Всех почти растащили помаленьку… Только… Я почему тебе и рассказываю… Там этот твой, — Татка усмехается едва уловимо, — сокурсник остался. Пока, говорит, не будет всем выплачено за лето хотя бы… Заперся изнутри и сидит, как сыч… — Сухая?! — с ужасом восклицает Марина. — Чего? А, ну… да не знаю я… С час назад был разговор, что ломать дверь будут, директора ждут и милицейского чина какого-то… Неотложку-то видела у входа? — Видела… только не поняла… думала, просто так стоит. — Время сейчас такое, что просто так не бывает ничего… — начинает Татка, но Марина потрясенно прерывает ее. — Ну, вы дикари. Человек там, может, умирает… Ради нас всех умирает! — Дурью он мается, а не умирает! — сразу принимает боевую стойку Татка. — В партбюро? — В бывшем, в бывшем… Марина вскакивает и выбегает из кабинета; чай едва не выплескивается из поспешно поставленной чашки.

Марина почти бежит по институтскому коридору — длинному, извилистому коридору старого здания, наверное, еще в первые десятилетия Советской власти отданного под научное учреждение, да так и оставшегося этим учреждением, покуда выпереть ученых ни у кого не дошли руки. Большие окна, высокие потолки; облупленная штукатурка, треснувшие и склеенные чуть ли не изолентой стекла. Бьются за Марининой спиной, отставая, полы расстегнутого пальто. Людей нет.

На пятачке перед бывшем партбюро единственное оживленное место в институте; но каково это оживление! Молча, с неподвижным лицом курит врач, глядя в пустоту перед собой. Вытирает тыльной стороной ладони пот со лба милицейский лейтенант в расстегнутой шинели. И два-три сотрудника института компактной кучкой стоят поодаль — им это все уже порядком обрыдло, но в то же время очень хочется досмотреть, чем кончится этот цирк. — Марина Николаевна! — кидается Марине навстречу долговязый парень. — А вас-то каким ветром? Другой шикает на него, вовремя схватив за локоть. Милиционер снова утирает лицо. Шапку он держит в левой руке. Правой пару раз ударяет в дверь. — Владислав Михайлович! — кричит он надсаживаясь, будто в горах. — Еще несколько минут — и мы просто выломаем дверь! У нас есть санкция! Сейчас прибудет начальство, и начнем ломать! Не теряйте последний свой шанс! Тишина. Милиционер выжидательно вытягивает короткую шею — ответа нет. — Поймите, одно дело — если вы выйдете сами, другое — если вас выволокут насильно! Это же верная психушка с принудительным кормлением! Ответа нет. Милиционер оборачивается к сотрудникам института: — Топор принесли? — Не нашли топора, — отвечает пожилой сотрудник, явный институтский завхоз. — Лом вон притащили… в углу стоит… Марина подходит к двери. — А это еще кто?.. — милиционер заступает ей дорогу, пихает в плечо. Марина едва не падает. Врач, казалось бы, и не смотревший в их сторону, поддерживает ее под локоть. — Пустите меня, — говорит Марина. — Я попробую его… уговорить. — Это из ваших, что ли? — оборачивается лейтенант к сотрудникам. Те хитро переглядываются и перешептываются, потом долговязый говорит: — Да-да, из наших. Грузный милиционер, совсем неповоротливый в шинели и портупее, неловко уступает Марине место у запертой двери. — Ну, попробуйте… — с сомнением говорит он. — Владик! — почти не повышая голоса, говорит Марина, нагнувшись к замочной скважине. — Это я, ты узнаешь голос? Узнаешь? Это я! Пауза. Милиционер безнадежно мотает головой. Врач прикуривает сигарету от сигареты, все так же пусто глядя перед собой. — Марина? — доносится голос изнутри. — Да, Владенька, да! — просияв, кричит Марина. Милиционер с явным облегчением вытирает пот со лба и смотрит на Марину почти благодарно. Открой мне, пожалуйста. Надо поговорить. А кричать при них при всех мне не хочется, ты же понимаешь! Пауза. — Они ввалятся вместе с тобой, — доносится изнутри. Марина резко оборачивается к стоящим позади нее. Глаза у нее горят, волосы всплескивают от резкого движения; она полна энергии. — Обещайте, что дадите нам поговорить спокойно. Все равно ваши начальники еще Бог знает где. — Да ладно, — говорит милиционер после паузы. — Они обещают! — кричит Марина; у нее срывается голос от волнения. Долгая пауза. Полная тишина. Потом под тяжелыми, неуверенными шагами отчетливо скрипит за дверью паркет. — Только ты, — говорит голос изнутри. — Все пусть отойдут. Крикни мне, когда отойдут. И звякает ключ. Милиционер непроизвольно делает шаг вперед; Марина, обернувшись, как орлица над орленком раскидывает в стороны руки: — Не смейте! Вы обещали! Чувствуется, что она готова и к рукопашной. — Ну-ну, — говорит лейтенант, отворачивается от Марины и отходит за угол коридора. За ним нехотя утягиваются остальные. — Можно! — громко говорит Марина. Дверь чуть приоткрывается. Марина входит.