— Прости. Я была не в себе. Откуда ты знаешь?
— Я тебя понимаю, Мариночка, прекрасно понимаю, — зачирикала та, — я же тоже такую боль пережила. Когда он к тебе от меня ушел. А все шло к женитьбе. Я думала, он на тебе женится! Теперь мы в одной лодке.
— Так ты переживала из-за него тогда? — вдруг поразилась Маринка. Она никогда не думала об этом. Почему? Мысли путались.
— Еще как! Чуть руки на себя не наложила! Но он-то хорош! Поварихе его двадцать пять лет всего!
— Подожди! — снова попросила Маринка и потерла себе глаза. Смысл слов доходил до нее с трудом. — Почему он женился?
— Да потому, что беременная его Анна!
— Беременная! — сдавленно вскрикнула Голубева. — Быть не может! Он же детей ненавидит! Я аборт от него делала…
— И ты? Я тоже делала! И Светка из Митина, с которой он при мне еще спал. Я от нее несколько раз его уводила. Тебе не говорила — не расстраивала… Ты слушай этих мужиков больше, они тебе расскажут! Мы тут все за тебя так переживали… Особенно Павел Иванович, поседел весь. Ты совсем разбаловала Весельцова. Мужик три года не работает, гуляет, а ты его кормишь-поишь-обуваешь. Мыслимое ли дело! Хотя за такой секс, как с ним… Может, и кормить нужно, и все терпеть! Я тебя не осуждаю.
— Роза! Скажи, он правда женился или просто от меня избавиться хочет, чтобы я не искала?
— По-моему, — авторитетно сказала та, — его просто окрутили. Пока ты вокруг него с пряниками бегала, он по палке соскучился. Вот его быстро и приручили…
— Почему же он сам не позвонил мне? Почему не сказал?
— А вот этого я не знаю, извини. В ваши отношения никогда не совалась. Все приняла и отпустила изменника с миром.
— Роза, прости…
Маринка повесила трубку и начала рыдать. Сначала тихо, по-детски, потом громче, наконец, отчаянно завыла, скрючившись на диване. Со всех сторон ее обступила черная, непроглядная бездна. Из нее улыбался двенадцатилетним ребенком еще Димка, потом Светка, его первая жена, которая вдруг обернулась Розой и погрозила ей палкой. Откуда-то смачно матерился Алексей. Потом Димка Соловьев, превращающийся в Весельцова. Несчастный Голубев бродил с министерским портфелем в поисках квартиры. И все они обступили Маринку, сжимаясь вокруг нее плотным, тяжелым кольцом, как в фильмах ужасов. Не выдержав этого страшного нашествия, она со стоном отключилась.
Понемногу приходить в себя Маринка начала только в больничной палате. Когда она в первый раз осознанно открыла глаза, в окно бил яркий дневной свет. Она лежала в каком-то уродливом балахоне, в чужой, неуютной постели. Со стороны раздалось покашливание. Значит, она была не одна.
— Где я? — спросила Маринка. Голова была чугунная, язык не ворочался.
— Мы все уже давно на том свете! — пропел старческий, дребезжащий голос.
— Я умерла?
— И ты, и я, и он… Мы все умерли, мы всего лишь тени…
— Хорошо…
Маринка снова провалилась в бессознательное, удивившись, как это после смерти может так сильно болеть голова. Ей казалось, что смерть обязательно приносит облегчение, забвение, покой…
Потом она долго была между чем-то и чем-то. Издалека до нее долетали звуки, которые она не могла распознавать. Слышала только, что они есть. Перед ней по-прежнему плясали и кривлялись уродливые чудовища из ее жизни, отогнать которых не хватало сил. Они звали, тянули за собой в свой дикий танец, и сопротивляться было невозможно. Оказывается, смерть еще тяжелее, мучительнее жизни!
В следующий раз Маринка вынырнула на свет от чьих-то ледяных прикосновений. Кто-то трогал ее лицо, теребил волосы холодными, костлявыми руками. Голубева открыла глаза и снова зажмурилась. Прямо над ней склонилась уродливая старуха, точь-в-точь из ее кошмаров. Видение поколебалось в воздухе и не исчезло. Маринка снова приоткрыла глаза и отшатнулась.
— Что вы делаете?
— Офелия плетет венки для мертвых нимф! — задребезжал знакомый уже, старческий голос.
— Отойдите от меня! — снова дернула головой Маринка и с ужасом прикоснулась к волосам, в которые были вплетены одуванчики.
— Не бойся! Она безобидная! — послышался приятный голос из противоположного угла. — Это Офелия тебе венок надела. Ее все тут знают.
Голубева с большим трудом перевела глаза туда, откуда слышался голос. На кровати сидела дама средних лет в очках и читала.
— Я разве не умерла? — спросила Маринка, еще сомневаясь.
— Конечно нет! Это только этой дуре старой, — дама скорчила рожу и показала лохматой старухе язык, — кажется, что мы все мертвые. Офелия хренова! На самом деле все совсем наоборот.
— Где мы?
— В больнице, душечка. Если тебя сюда положили, скорее всего, это надолго. Кстати, давай знакомиться. Я Ирина Петровна, кандидат наук, преподаватель кафедры биологии МГУ.
— Марина…
— А ты долгонько в себя-то не приходила. Уж тебя кололи, кололи лекарствами…
Голубева все еще не могла поверить, что действительно жива. Ощущение наступившей смерти было гораздо реальнее. Маринка почувствовала себя оскорбленной таким обманом. Понемногу к ней стали возвращаться физические ощущения. Она с недоверием, медленно ощупала свои ноги, руки, лицо. Действительно, похоже, что она не умерла.
Старуха между тем, рыдая в три ручья, громко затянула какую-то жалобную песню, состоящую из нечленораздельных звуков, и стала разбрасывать по палате одуванчики. У Голубевой мороз по коже пробежал.
— Ну вот, опять начинается, — недовольно сказала Ирина Петровна. — Надо санитарку вызвать. Нельзя Офелию на улицу выпускать — всегда принесет мусора…
Ирина Петровна деловито нажала красную кнопку у кровати. Через несколько минут в комнату вошли двое в белых халатах:
— Что тут еще случилось?
— Да вот престарелая Офелия опять буянит. Урезоньте, пожалуйста!
Санитары быстро подошли к старухе. Один из них достал устрашающих размеров шприц.
— О, Гамлет! Не покидай меня! — заломила руки старуха, глядя на санитаров.
— Сейчас будет тебе Гамлет!
И всадили в руку сопротивлявшейся изо всех сил старухи здоровенный шприц.
— Ах, ты опять кусаешься, сволочь! Чтоб тебя! — выругался один из санитаров.
После укола старуха обмякла, ее уложили на кровать. Она что-то еле слышно лепетала.
— Все, до завтрашнего утра спокойно будет, — удовлетворенно сказала Ирина Петровна, — спасибо, ребятки!
— Ты смотри, Голубева в себя пришла! — обратили наконец санитары внимание на Маринку. — Значит, не все так хреново, как казалось!
— Как мы себя чувствуем?
— Гораздо лучше! — ответила за Маринку ее словоохотливая соседка. — Разговаривает и даже кое-что соображает.
