Подошли поближе, и тут началось. Суда тонут, корабли горят. Снаряды в воде рвутся. Кругом крики о помощи…
Тонущие люди. Обычная история при высадке десанта под огнем…
А дальше все на автомате. Куда-то побежал, куда-то стрелял. Потом опомнился и пошел к кромке берега собирать раненых и оказывать помощь.
Помню, что в первый день нас высадилось мало. Половина наших тогда точно погибла. После нас уже никто не высадился в эту ночь… Сказали, что командир полка утонул.
Основной десант отошел на Тамань. А на следующий день рядом со мной разорвался немецкий дальнобойный снаряд и меня контузило. Слух пропал, голова и руки трясутся. Комбат меня что-то пару раз спросил, а я ничего не могу понять. Он мне в ухо орет, но результат тот же. Мне потом дословно передали фразу комбата: «На кой… мне инвалиды на плацдарме нужны! Уведите его к катерам, к такой-то матери!..»
Комбат был оптимистом, если бы он знал, что всех ждет впереди на плацдарме, вряд ли бы он медика отпустил.
Почему я оказался рядом с комбатом? На передовой, если ты хочешь, чтобы раненых вовремя эвакуировали в тыл, то всегда надо разворачивать батальонный медицинский пункт (БМП) рядом со штабом батальона и мозолить глаза комбату.
Это в училище нас учили — найти отдаленное от передовой траншеи место для развертывания БМП и замаскировать его. А начальники потом своих раненых иногда и забывали в таких отдаленных местах во время отхода. Примеры были…
Для батальонных медиков это стало железным правилом: не располагать БМП вдали от боевых порядков батальона.
3/11/1943 г. я оказался в санбате на нашем берегу. Через два дня вроде полегчало, вернулся на пристань, посадили меня вместе с другими на катера, но… Уже никто не мог прорваться к плацдарму. Несколько катеров в одиночку пошли к Эльтигену и не вернулись. Меня временно прикомандировали в санбат дивизии, оставшийся на таманском берегу. Только малая часть санбата высадилась в Эльтигене. Вот и все мое участие в десанте.
— Что рассказывали ваши товарищи, выжившие в Эльтигене?
— Если я сейчас передам вам слова моих товарищей о том десанте, то это будет сплошной… Вы что, не понимаете, что там произошло? Я не думаю, что людей сознательно бросили на смерть и забыли…
Но… Очередной черноморский десант окончился хорошо что не полным истреблением десанта, а беспримерным прорывом из окружения.
А что бы мы сейчас сказали, если бы остатки дивизии не вышли бы к своим?
Да, люди геройски сражались до последнего патрона, наиболее стойкие и удачливые прорвались из окружения, но факт остается фактом — десант списали уже на седьмой день. Давайте здесь остановимся, а то я в сердцах чего лишнего скажу.
Договорились же сразу, расскажу только о своих впечатлениях о первых двух днях.
А о той 40-дневной трагедии и о мужестве ее переживших пусть говорят те, кто был там до последнего дня. Я уверен, есть еще такие люди в живых.
— И кто виноват в неудачном десанте?
— Мое мнение частное, я не прокурор и не историк войны. Наше дело на войне было телячье, пехоте — воевать, мне — раненых спасать, а не рассуждать. Да и крутом чекистские ушки торчали. Но если честно…
К вашему сведению, великого вождя всех народов товарища Сталина в окопах, на передовой, весьма нередко проклинали и материли в открытую. Не боясь ничего! Потому что дальше фронта не пошлют! А тех, кто не политрук, а на Сталина молился или за его здоровье тост поднимал, считали на передовой не совсем здоровыми на голову. Я сам на войну шел фанатиком-комсомольцем, да только к 1945 году многое увидел и понял.
Генерал Петров был человек культурный, грамотный командир, но фатально не везло человеку в судьбоносные моменты…
Ему не верили… Помню, как он нас в январский десант напутствовал…
В солдатской среде, как мне помнится, его имя всегда ассоциировалось с неудачами, с прошлыми и грядущими. Особенно когда начинали в штабе с десантами мудрить.
Еременко, сменивший Петрова, наоборот, был любим, при нем мы успешно наступали и взяли Крым. Человеческие качества или там этические аспекты поведения Еременко нас не интересовали. Кто виноват в провале десанта? Легче спросить: кто — нет? или вообще этот вопрос не задавать… Но стоит ли вообще искать виноватых через столько лет?
— Что за январский десант 1944 года вы упомянули? На мыс Тархан?
— Десант на Тархан погиб за несколько дней до нашей запланированной высадки. Наш десант назывался третий январский. Собрали 500 человек из разных частей с Керченского плацдарма. Отобрали обстрелянных бойцов. Ну и я туда фельдшером попал, как говорится, за компанию удавился. Сказали, у тебя опыт подходящий, тебе не впервой…
Утром, перед десантом, приехал к нам командарм Петров, толкнул речь и приказал взять Керчь с ходу. Спросил нас: кто чем не доволен? Кто не награжден? Кто представлен к награде и до сих пор ее не получил? Люди с хорошим фронтовым опытом знают, что когда задают перед боем подобные вопросы, то это означает только одно — шансов вернуться живыми назад почти нет, а вернее сказать — нет совсем! Все солдаты, стоявшие в строю, молчали.
Пожелал нам удачи и мужества, сказал, что Родина гордится нами, и так далее…
Погрузили нас на мотоботы, в вечерних сумерках мы отчалили. На километр от берега отошли, смотрим, моряки семафорят прожектором. Нас вернули назад, мы сошли на сушу, и по приказу, через три дня, вернулись по своим частям.
Потом ребята рассказали, что вечером того же дня в Приморскую армию прибыл Еременко вместо Петрова, узнал, что суда с десантом отчалили от портовой стенки и сразу отменил наш десант… Видимо, не хотел свое вступление в должность командарма лишней кровью обмыть. Вот так, по случайному стечению обстоятельств 500 человек остались живы в тот день. Не успела генеральская рука нас забросить в топку войны, как очередную порцию угля.
Потом еще 2,5 месяца сидели на Керченском плацдарме и голодали. Спасались хамсой, жрать больше было нечего. Клима Ворошилова к нам наблюдателем прислали, а про еду забыли…
— Десант знал, что идет на смерть. Какие чувства испытывали люди? Лично вы?
— Ни у кого не было истерики или паники. Мы были как зомбированные: молча загрузились, в тишине отошли от пристани.
Свои ощущения опишу в двух-трех словах: приказ получен — значит, обязан!
Понимаете, те, кто хотел выжить, в десант не шел, они в тылу прокантовались…
Что еще сказать? У нас был долг перед Родиной, солдатский долг.
А то, что нас когда-нибудь убьют, это было ясно как дважды два… Есть такая пословица — лейтенанты погибают в бою, и только генералы умирают в своих постелях…
Один раз на войне я испытал чувство сильнейшего, почти животного страха. Под Балаклавой я раненых на голой равнине в неглубокой воронке разместил, и тут появляются три немецких танка и идут прямо на нас. Я же не могу раненых бросить! Метров 50 до воронки не дошли, вдруг им в борта, из засады, стали наши артиллеристы бить.
